М. Пеллё писал генералу Врангелю: «Господин генерал! Мое правительство, проинформированное мною об отправке двух судов с репатриированными русскими беженцами, предписало мне предпринять все необходимые меры по формированию новых конвоев не только в Россию, но и в другие, заинтересованные в рабочей силе страны. Например, в Бразилию и Аргентину.
При этом вы должны исходить из того факта, что Франция в ближайшие дни может прекратить всякие бесплатные поставки продовольствия русским беженцам. Под беженцами мы подразумеваем всех русских людей, как то: солдат, офицеров, чиновников, представлявших когда-то русскую армию, а также других лиц.
С уважением М. Пеллё».
Читая это письмо, Кольцов вспомнил прочитанное совсем недавно, похожее по смыслу. Его писал военному министру Франции директор департамента политических и торговых дел Перетти де ла Рокко. Он обращал внимание министра на неудовлетворительное санитарное состояние русских и настаивал на том, чтобы без особых задержек все русские, находящиеся в Турции, как можно быстрее были отправлены домой.
Вывод, который сделал из всего прочитанного Кольцов, был следующий. Противостояние между Францией и Русской армией зашло слишком далеко. Французы поняли, что, поддерживая Врангеля, они участвуют в подготовке новой войны, которая никому не была нужна. Поддерживать же антибольшевистское подполье в России Франция не отказывалась. Дело это было малозатратное, не слишком афишировалось и не наносило Франции почти никакого морального ущерба.
Глава третья
Дзержинский постоянно встречался с Кольцовым, интересовался новостями о количестве вернувшихся из Турции в Советскую Россию бывших белогвардейцев. Попросил каждодневно с утра давать ему сводку: Ленин каждый раз при встречах с ним допытывается об успехах репатриации. Помимо всего прочего, он интересовался категориями вернувшихся: сколько офицеров, унтер-офицеров, рядовых мобилизованных, казаков, добровольцев.
Но за последние две недели прибыли лишь две крошечные группки – семь и десять человек. Они буквально сбежали из Константинополя при помощи контрабандистов. На допросах сбежавшие рассказали, что врангелевские службы развернули широкую пропаганду по запугиванию и гонению желающих вернуться в Россию.
И все. Больше никаких сведений о новых возвращениях бывших белогвардейцев Кольцов не получал.
– Полагаю, мы поступили слишком самонадеянно, рассчитывая только на амнистию, – выслушав Кольцова, сказал Дзержинский. – Должно быть, контрагитация Врангеля оказалась сильнее нашей агитации. Мы-то полагали только на печатное слово. Но этого оказалось мало. Наладить бы разговор напрямую, это, конечно, действеннее.
– Я помню, в Первую мировую агитаторы спускались к противнику прямо в окопы, – вспомнил Кольцов.
– Да-да. Что-то в этом роде, – оживился Дзержинский.
– Иные времена. Переправили в Турцию отклики о теплых встречах в портах, – сказал Кольцов. – Рассчитываем на них.
– Владимир Ильич предложил обратиться к правительствам зарубежных стран, редакциям газет. Он считает, что надо сообщить всей мировой общественности, что Врангель запугивает своих солдат и офицеров жестокими расправами вернувшихся в Россию. Надо развенчивать и эту ложь.
Обращение было опубликовано во французских, английских и даже турецких либеральных газетах.
Но все оставалось по-прежнему: поток желающих вернуться на Родину быстро иссякал.
Врангель сумел даже это обращение обернуть себе на пользу. В тех же самых газетах, где было опубликовано обращение, едва ли не сразу выступили известные зарубежные писатели русского происхождения, такие, как Бунин, Гиппиус, Мережковский, Шмелев, Гуль, Шульгин. Они напомнили читателям о беспрецедентных чекистских расправах над белогвардейцами не только в Крыму, но и по всей охваченной недавней войной России и предупреждали, что все может повториться.
Это была битва агитпропов, и пока в ней одерживали верх те, кто поддерживал Врангеля.
На один из расширенных пленумов Политбюро ЦК РКП(б) Дзержинский взял с собой Кольцова.
Вел пленум Ленин. После решения множества неотложных дел вновь вернулись к поднятому на прежних заседаниях вопросу о возвращении домой, в Россию, покинувших в эти трудные годы русских и прежде всего находящихся в Турции бывших белогвардейцев.
Слово взял Троцкий
– Не понимаю, – сказал он, – почему мы уделяем столько времени невозвращенцам? Ну не хотят ехать – и не надо! Мне говорят: это военная сила, это новая война. Как наркомвоенмор хочу ответственно заявить: войны не будет. Мы уже настолько окрепли, что сумеем дать отпор любому, кто надумает идти к нам с войной.
– Но отпор – это тоже война, – заметил Ленин.
– Нет. О том, что мы уже сильны, уже не нужно никого убеждать. Европа устала от войн. И Врангель вряд ли решится выступить против нас. Вспомните, он собирался сделать это ранней весной. И что же?
– Но они пытаются объединиться. Значительные антибольшевистские силы помимо Турции находятся в Польше, Венгрии, Прибалтике, Финляндии. Они вполне организованны, и нам не стоит сбрасывать их со счетов, – возразил Ленин.
– Уверяю вас, еще месяц-два, может быть, полгода – и они рассеются по всему миру, от Европы до Латинской Америки, и сгинут.
– Ну хорошо! Посмотрим с другой стороны, – горячо заговорил Ленин. – Всех русских, находящихся в вынужденной эмиграции, что-то около двух миллионов. Может, несколько больше. Не кажется ли вам, что мы поступим слишком расточительно, если откажемся от этих людей. Я понимаю, вернутся не все. Кто-то уже где-то обжился, кто-то стоит на перекрестке, не зная, в какую сторону направить свои стопы. Как можем мы, имея такие огромные пространства, сказать: вы нам не нужны. Нет, дорогой Лев Давыдович, нам нужна каждая пара рабочих рук. Пусть возвращаются, пусть берутся за работу. Страна в разрухе. Они нам нужны. В войне погибло столько людей, что мы и за ближайшие двадцать-тридцать лет не восстановим людские потери.
– Вы, Владимир Ильич, все говорите правильно, – издалека зашел Троцкий. – Я не очень боюсь, что в массе вернувшихся белогвардейцев будут и те, кто станет откровенно нам вредить. Главное не в этом. Вот вы говорите: нам дорога каждая пара рабочих рук. Кто спорит! Но дело-то в том, что все те, кто собрался там, в Константинополе, – это армия. Подавляющее большинство из них последние семь лет занимались только тем, что воевали. Они уже не умеют ничего иного делать. Но в Красную армию, которая конечно же нуждается в пополнении, мы их взять не можем. В разнорабочие – а в них в любой разрушенной стране наибольшая нужда – они не пойдут. И не потому, что не захотят. Нет, они просто не смогут! Нетрудно догадаться, что недовольство нынешней жизнью приведет многих из них в ряды внутренних врагов советской власти.
– Соглашусь с вами, если вы имеете в виду офицеров. Но армия в основном состоит из солдат, казаков, в недавнем прошлом это бывшие рабочие, крестьяне-хлеборобы, – обычно энергичный, торопливый в речи Ленин сейчас говорил задумчиво, размышлял. – Генералов, офицеров, различных военных чиновников в армии, как я понимаю, процент небольшой. Не больше десяти процентов. Хорошо, поговорим о них! В большинстве своем они тоже уже настолько устали от войны, что вряд ли снова захотят взять в руки оружие. А тех немногих, кто попытается нам вредить, вычислим и обезвредим. А кого не вычислим, он и сам, убедившись в бессмысленности борьбы с нами, откажется от нее и в конечном счете найдет себя в мирной жизни. А что касается солдат, казаков, у каждого из них есть своя довоенная профессия на фабрике ли, на поле.
