– Значит, ваша врачебная практика стала чем-то вроде наказания?
– Не совсем. Я и без того готовился к карьере медика, но, должно быть, случившееся заставило меня действовать решительнее и настойчивее. А может, вся моя жизнь стала искуплением. Со временем я постарался задвинуть ту историю в самый дальний уголок памяти, но безуспешно, могу добавить. Каждый раз, когда вы брали на себя роли судьи, присяжных и палача, я вспоминал все снова с необычайной ясностью. Конечно, вы никогда не были палачом в буквальном смысле, в отличие от меня.
– Думаете, не был?
– Я знаю, что не были. Я годами терзался, представляя себе, что мог поступить иначе в ту ночь. Бесплодные, жалкие мысли, потому что изменить совершенное было не в моей власти. Я лишил родителей сына… за что? За бессмысленные, бездумные, вызванные более винными парами, чем злым умыслом приставания к девушке, в которых он все равно не преуспел. Аделина стоила того, чтобы я повел себя разумно, а что сделал я? Поддался дикой, разбойничьей ярости и разрушил все, о чем мы с ней мечтали.
– За вас это сделал Джон Рок, когда напал на Аделину и дал толчок всем дальнейшим событиям.
– Может, начал он, но закончил все я – самым презренным, трусливым образом.
– Вы были молоды и импульсивны, да, но трусливы? Я так не думаю.
– Иначе мое поведение не назовешь, Холмс. Никак иначе. Я не верю, будто мне придется отчитываться за мои поступки перед высшим судией или небесным судом, но вам, мой друг, я обязан был все рассказать.
– Я так понимаю, что ваше анонимное письмо было составлено в таких выражениях, чтобы вас никогда не нашли?
– Да, «знакомый одного знакомого» слышал что-то и рассказал мне. Трус во всем, как видите.
– Вам известно, было ли обнаружено тело Джона Рока?
– Окольными путями до меня дошли сведения, что его извлекли из шахты.
– А что стало с Аделиной?
– Последнее, что я слышал, – она вышла замуж за местного жителя с немецкими корнями, и они поселились в Перте. Что было потом, мне неизвестно. Ну вот, теперь вы видите меня совсем в другом свете, Холмс.
– Нет, вовсе нет, Уотсон. Мое отношение к вам основывается на том времени, что мы вместе, и на нашей дружбе. Вы цельный, надежный и храбрый человек. Я бы не желал иного помощника и друга.
– Благодарю вас, Холмс. Я не уверен, насколько заслуженны эти похвалы, но благодарю вас.
– Они абсолютно заслуженны. Ваши поступки пятидесятипятилетней давности не имеют никакого значения.
– Я совсем без сил.
– Тогда поспите, мой дорогой друг.
– Хорошо. Холмс, если я не смогу…
– Вы сможете, Уотсон, сможете.
Интерлюдия
– Вот вам чашка чаю, сестра Поллетт, и я приберегла для вас печенье, прежде чем Полли все съела.
– Спасибо, старшая сестра.
– Сегодня я отчитала вас за то, что вы сидели на этом стуле, но лучше уж на стуле, чем на кровати.
– С этим стулом что-то не то. Только сяду на него, так жутко становится, аж мурашки по всему телу бегут. Как будто стул не хочет, чтобы я на нем сидела.
– Что за вздор, милочка.
– Тогда сами попробуйте!
– Как странно… До чего же неприятное ощущение! Не дует ли откуда-нибудь сквозняк?
– Нет тут никаких сквозняков, я все проверила.
– Ну ладно, наверняка этому есть простое объяснение. Как дела у доктора?
– Слабеет. Но все еще говорит во сне, хотя вот сейчас затих. Он часто повторяет «Холмс», как будто беседует с ним. Думаете, он знает? Я, конечно, помню, что вы велели пока не рассказывать ему эту новость.
– Может, и знает.
– Спасибо за чай, старшая сестра. Наверное, мне пора идти, до конца дежурства у меня еще есть дела.
– Что вам осталось сделать сегодня?
– Да вроде немного: простерилизовать инструменты, прибрать в шкафу с постельным бельем.
– Если вы хотите побыть еще с доктором Уотсоном, то я уточню у сестры Поллетт, не найдет ли она время, чтобы закончить за вас эту работу… Если нет, то я сама все сделаю.
– Ничего себе! Это правда? Вы не шутите, старшая сестра?
– У меня нет привычки шутить, юная леди! Позовите меня, если понадоблюсь.
– Хорошо. И спасибо!
– Из вас получится чудесная медсестра, Люси. Дайте мне знать, когда… ну, вы знаете.
– Да, старшая сестра.
– Уже утро, Холмс?
– Рассвет не за горами.
– Меня всегда удивляло, почему в юности время идет медленно, а когда мы стареем, все ускоряет и ускоряет свой бег. Конечно, я понимаю, что на самом деле это не так, нам это только кажется.
– До того момента, когда я смог покинуть отчий дом и проложить свой путь в мире, жизнь для меня тянулась бесконечно. В этом смысле да, время шло медленно. А теперь мы на всех парах несемся к середине двадцатого века и всем тем переменам, которые нас ждут. Только подумайте, Уотсон, скольким изобретениям мы с вами уже стали свидетелями.
– Да, мир непрестанно менялся. Дома осветились электричеством, появились автомобили, телефоны, аэропланы. Будет ли еще эра, подобная нашей?
– Ответ на этот вопрос – да. Изобретения, которые вы упомянули, бесконечно усовершенствуются. Автомобили станут быстрее, телефоны распространятся повсеместно, и наш излюбленный способ сообщения – телеграмма – почти выйдет из употребления. Аэропланы будут переносить сотни людей за семь морей быстрее, чем мы можем себе представить. В то же время, разумеется, будет развиваться оружие невероятно разрушительной силы. Мысли человечества обращаются к войне с большей охотой, чем к чему-либо еще.
– Станет ли жизнь лучше?
– Жизнь станет такой, какой каждый ее захочет сделать. Например, мне пришлось бы найти другую профессию.
– Вы уже делились этим соображением, однако, на мой взгляд, детективы будут нужны вне зависимости от хода технического прогресса.
– Но только не те, что придерживаются моего метода. В будущем коммуникационные технологии приведут к тому, что одним нажатием кнопки можно будет получить огромные объемы информации.
– Тогда вы могли бы стать детективом иного склада, причем не менее успешным!
– Я счастлив тем, как прожил жизнь, и не вижу особого смысла раздумывать над тем, кем я или вы стали бы в другую эпоху. Думаю, мы оба принадлежим двухколесным экипажам, лондонским туманам и газовому освещению. Лично мне иного мира не хотелось бы.
– Мне тоже.
– Если бы мы с вами могли, взявшись за руки, вылететь из этого окна прямо в будущее, то вряд ли восхитились бы увиденным. Дивный новый мир? Я так не думаю.
