– Думаешь, что мы проходим через очередной «акт колдовской драмы»? Может, это снова шуточки Элмера?
Он нахмурился. Да, об этом он не подумал.
– Я не знаю. Может быть. Вообще-то мне плевать.
Его словно озарило. «Нет, нет, нет!»
– Я думаю… О, бог ты мой! Я думаю, что влюбляюсь.
Вместо того чтобы рассмеяться или ответить очередным язвительным замечанием, Синтия вздохнула.
– Я думаю, что тоже тебя люблю.
Они взглянули друг на друга в полном изумлении. Они не могли не заметить охватившей их тревоги.
– Это ужасно! – воскликнула она.
– Да, – согласился он, хотя он не чувствовал ничего подобного.
Он глубоко вздохнул, как будто сдаваясь на милость чувств. И задал единственно возможный вопрос:
Из глаз Синтии, которая клялась «Я никогда не плачу», полились слезы.
– Да.
Глава тринадцатая
Спустя неполных двадцать четыре часа Синтия Кейтлин Салливан и принц Перико Томас де ля Феррама стояли перед преподобным Элмером Пресли, готовые сочетаться узами брака. Они ждали прибытия Наоми и Рут.
Она взглянула на Феррама, облаченного в парадный костюм. Иногда Синтия невольно задумывалась об Элмере. Или должна была бы думать в этой связи о бывшем муже Рут?
Синтия не могла удержаться, чтобы не поблагодарить Феррама за свадебное платье, расшитое золотом. Оно было длиной до пола, строго по фигуре, с более чем глубоким декольте и разрезом до середины бедра. На Ракель Велч оно выглядело бы вполне уместно, но она ведь не Ракель Велч.
Ее жених все еще спорил с Элмером из-за колдовства, жертвами которого они стали. При других обстоятельствах она бы рассердилась, услышав, что ее будущий муле ругается с ведущим церемонии в столь неподходящий момент, но она понимала, насколько он сбит с толку. Она и сама чувствовала растерянность.
– А я тебе говорю, парень, что Большой Отец распоряжается нашими судьбами по своему усмотрению.
– Черт побери! Довольно этой ерунды. Признайся, что ты заколдовал нас.
Элмер часто заморгал, услышав из уст принца ругательства. Он коснулся рукой синяка под глазом, полученного им от П. Т. после возвращения из более чем успешной поездки в Паукипси.
– А я говорю, что не было никакого колдовства. И тем более никто ничего не подсыпал вам в лимонад. Волшебники не работают так топорно, друг мой! – с негодованием воскликнул Элмер. Затем он заметно смягчился и добавил: – Чудеса дарованы нам свыше, дети мои. Никогда не ставьте это под сомнение.
– Единственное чудо состоит в том, что я не убил тебя, хотя у меня были для этого все основания.
– Ты заставил нас влюбиться друг в друга, – добавила Синтия. – Это трюкачество какое-то, честное слово.
Элмер взглянул на нее с нежностью, и его не заплывший глаз затуманился слезами.
– О Синди, любовь – это не карточный фокус. Это настоящее чудо. Твоя бабушка так рада.
– Хм-м!
Возможно, он был прав. Наверняка бабушка сейчас исполняет зажигательный танец на небесах, представляя, как ее внучка вот-вот станет принцессой. Хотя можно ли считать предстоящую церемонию официальной?
– Элмер, скажи мне, на каком основании ты проводишь церемонию бракосочетания?
– Я получил сан в Церкви Короля, – ответил он без колебаний.
Синтия и Феррама обменялись красноречивыми взглядами, в которых читалось: «Полная чушь». Вернее, они оба хотели в это верить. Пока Элмер, Наоми и Рут верили в то, что этот брак законен, путь к свободе для Синтии и принца был открыт. Синтия очень надеялась, что завтра в это время уже вернется на Манхэттен. Она избавится от колдовства. Никаких проблем. Никаких любовных страданий. Она отправится в суд, чтобы разоблачить эту шайку негодяев.
Но сначала она проведет брачную ночь. Уж это-то за все выдержанные испытания она заслужила! Да, она готова подписаться под словами, что любовь к принцу Феррама была для нее источником больших бед.
– Ты уверен, что это не какая-нибудь Преслитерианская церковь? – язвительно заметил Феррама. – Мне кажется, я слышал нечто подобное, когда отмечалась двадцатая годовщина со дня смерти Элвиса. Или, может, речь шла о Церкви Последних Элвисовых Дней?
Элмера словно подменили. Он с вызовом посмотрел на принца. На нем была черная пелерина, из-под которой торчал белый воротник, украшенный стразами (все ради сходства с королем рок-н-ролла!).
– Да, Элвис был королем, – набросился на принца Элмер, – но небесный Король один, и никто не смеет оспаривать его место. Лучше бы тебе помолчать, если готовишься произнести священную клятву! Иначе ты рискуешь навлечь на себя его справедливый гнев.
– Я думаю, он уже наказал меня. Разве я не собираюсь жениться? – парировал Феррама.
Синтия нахмурилась. Она понимала собственные мотивы. Она была согласна использовать принца для обретения свободы, но то, что он проявлял такую несговорчивость, приводило ее в ярость. В конце концов, разве не он первым попросил ее руки?
Да, конечно, предложение было сделано под давлением чрезвычайных обстоятельств. Колдовство приравнивается к особым обстоятельствам, разве не так? Она не сомневалась, что Элмер что-то подсыпал им в напиток. Иначе как объяснить то, что они изображали из себя Элвиса и Анну-Маргарет, ощущали прикосновение чужих рук и видели друг друга обнаженными?! Бог ты мой, и это произошло с ней! Как иначе толковать все происшедшее с ними?
– Я тебе так скажу, наглец и невежа, – продолжал Элмер. – Только Всевышний может превратить осла в породистого скакуна. Поэтому радуйся, что ты попал в число счастливчиков, а не наоборот.
– Ты намекаешь на то, что мне не хватает знатности?
– Нет, я прямо говорю, что ты ведешь себя, как осел, – выпалил Элмер. – Я не заколдовывал тебя, хотя с удовольствием опробовал бы на тебе парочку новых проклятий за то, какую черную неблагодарность ты проявляешь.
– О, я дрожу так, что с меня сейчас ботинки свалятся, – ответил Феррама. – Вернее, свалились бы, если бы хоть кто-нибудь догадался мне их дать.
Он выразительно посмотрел на свои босые ноги.
– Я бы на твоем месте тоже дрожал. Не зли меня!
– И что будет? – грозно отозвался Феррама.
– Пусть дьявол лишит тебя радостей, а в твоей овсянке не будет ни сахара, ни сливок. Пусть огонь в твоей душе никогда не гаснет, так что тебя всегда будет съедать жажда. Пусть у тебя будет зуд, но не будет ногтей, чтобы почесаться. Пусть у тебя вырастет свиной пятак, а рот будет, как у овцы.
