Он почувствовал большое облегчение, очутившись на пассажирской палубе, в тот момент почти безлюдной.
— Пойдем со мной, — сказал он поспешно, когда Ласточка направилась туда, где находились каюты. — Надо распорядиться, чтобы занесли наш багаж.
— Так иди и распорядись, а мне оставь ключ. Я подожду в каюте.
— Ну уж нет.
— Нет? — Ласточка с вызовом уперла руки в бока. — Значит, ты все-таки думаешь, что я могу уплыть в кринолине? Да ты совсем с ума сошел! Оглянись, Бога ради! Мы давно уже не у пристани, а посредине залива!
— И как раз проплываем у самых берегов острова, — с кривой усмешкой добавил Пирс.
И в самом деле, залив, служивший Сан-Франциско гаванью, насчитывал несколько холмистых островков, густо поросших лесом, один из которых как раз проплывал мимо борта.
— Значит, ничего не изменилось, да? Все будет, как вчера?
— А что мне остается? С тебя глаз нельзя спускать.
— И ты снова проведешь ночь на стуле, спинкой припертом к двери?
На это Пирс ничего не сказал, просто взял Ласточку под руку и принудил следовать за собой к лестнице на нижнюю палубу. Он ждал дальнейших препирательств, но их не последовало… пока. Неужели она будет упираться на каждом шагу?
Пирс вспомнил прошлую ночь, и в самом деле проведенную на стуле. Ласточка спала беспокойно, он то и дело просыпался от тяжелой дремоты и видел ее лежащей в постели, слышал ее тихие вздохи, следил за каждым движением…
Жоржетту разбудил толчок и негромкий скрежет — пароход пришвартовался. Как же случилось, что она все еще спит? Девушка села в постели, сбросила одеяло… и наткнулась взглядом на отделанную кружевами сорочку. На ней женская рубашка!
Это подстегнуло память, и перед мысленным взором прошли события последних месяцев, заставив Жоржетту приуныть. Несколько минут она оставалась в полной неподвижности, прислушиваясь к шлепкам гигантских колес парохода по воде. Наконец они замерли, и звук затих. Судя по тому, что снаружи смеркалось, она проспала обед. Вечер выдался жаркий и безветренный, и Жоржетта предпочла рано уединиться в каюте, где прилегла, оставив иллюминатор открытым на тот случай, если к вечеру погода изменится. Бархатный дорожный туалет был хорош в Сан-Франциско, продуваемом океанскими ветрами, но как только пароход покинул залив и начал подниматься по реке Сакраменто, опустилось душное марево. Казалось, с каждой милей температура воздуха неумолимо растет.
Жоржетта поднялась и подошла к иллюминатору. Она предполагала, что пароход остановился на ночь у какой-нибудь деревни, но увидела только кукурузное поле, расцвеченное в яркие оранжевые тона лучами заходящего солнца. Правее виднелась часть рубленого дома с амбаром и другими хозяйственными постройками на заднем плане. Еще дальше возвышался одинокий дуб, который безжалостно обкорнали, чтобы не заслонял солнце. Крохотное окошко амбара бросало отраженный луч. Все это казалось оторванным от жизни, от мира, и Жоржетта не могла не подумать, что и сама чувствует нечто подобное. Она была не к месту и в Сан-Франциско с его откровенным развратом и лихорадочной ночной жизнью, и на этом пароходе, полном грубых крикливых старателей.
Девушка задумалась, не отрывая взгляда от окна. Несколько лет она жила на воде, работала бок о бок с отцом и братьями, почти забыв, что на свете есть корсеты и кринолины, и думала, что так будет всегда. На деле же ее жизнь была сказкой, и удержать те золотые дни было так же невозможно, как помешать солнцу скрыться за горизонтом. Впрочем, солнце снова поднимется завтра утром, а она… ей не вернуться в горячо любимое прошлое. Завтра пароход возобновит свой путь вверх по Сакраменто, и она по-прежнему будет его пассажиркой, по-прежнему будет связана браком с мужчиной, который не может простить не столько ее обман, как свое заблуждение. То, что она в конечном счете оказалась женщиной из плоти и крови, а не эфемерным созданием его воображения. Ее желания ничего больше не значат, единственное, что идет в счет, — это ребенок, которого она носит.
Такого рода размышления не улучшили настроения, и Жоржетта решила прогуляться по палубе. Возможно, сам вид парохода, матросов и пассажиров поможет забыться. Она повернулась от окна и сразу увидела корсет, брошенный на крышку сундука.
— Чтоб ты провалился! — с яростью прошипела Жоржетта, оглядев ненавистный предмет туалета, при виде которого заломило ребра.
Девушка знала, что без корсета ей из каюты не выйти, но поклялась, что ни за что не наденет все предписанные приличиями нижние юбки. В конце концов, для этого слишком жарко!
Она отложила все, кроме самого кринолина — чехла из рыхлой ткани вместе с обручами. Затягивая шнурок на талии, она рассеянно скользила взглядом по каюте, а потому заметила на кофре Пирса его полосатый жилет. Очевидно, он тоже избавился от части одежды, пока она спала. Или это был только предлог, чтобы проверить, все ли еще она в каюте. Жоржетта насмешливо хмыкнула.
— Интересно, где он сейчас? — произнесла она очень громко, в надежде, что слышно будет и за дверью. — Наверное, караулит под дверью!
Она распахнула дверь и выглянула. Пирса там не было. Коридор был совершенно пуст — и слава Богу, потому что Жоржетта только теперь сообразила, что высунулась в одном нижнем белье. Бормоча что-то нелестное в свой адрес, она поспешно закрыла дверь. Среди ее одежды были легкие платья, одно из которых она достала. Это был летний туалет из канифаса в бледно-зеленую полоску.
— Он что же, все-таки решил доверять мне? — бормотала она при этом. — Быть не может. Его доверие не завоюет даже клятва на крови! Чтобы поспать в одиночестве, мне пришлось уговаривать его чуть ли не полчаса, и даже это не помогло бы, если б не болота вокруг и тучи комаров!
Давая выход возмущению, девушка расправила платье несколькими яростными движениями.
— Нет, он никогда не будет мне доверять! Что бы я ни сказала, он не верит!
Сообразив, насколько нелепо это звучит, Жоржетта захихикала. С чего бы Пирсу верить ей? А если бы он ей доверял, как она того желает, то был бы величайшим дураком, потому что она сбежит, непременно сбежит при первом удобном случае! Отец… При мысли о нем смех замер на ее губах. Если бы она не оставила его тогда без присмотра, ничего бы не случилось. Она нужна ему — не то что Пирсу. Этому бесчувственному каменному утесу не нужен никто, тем более такая, как она.
— Конечно, он рад будет от меня избавиться. Ведь он все решил для себя на будущее, и в этом будущем мне нет места.
Если разобраться, она сама виновата: не надо влюбляться в человека, которого едва знаешь. Будь они знакомы дольше, стало бы ясно, что ему нужна хорошенькая безмозглая кукла, чтобы выводить ее в свет и хвастаться своим сокровищем. Мужчины все одинаковы! Что ж, урок обошелся дорого, зато она запомнит его на всю жизнь. Вот что она сделает: никогда не посмотрит благосклонно ни на одно из этих созданий в брюках, и уж тем более на того, с кем ее связал брачный обет!
Жоржетта представила, что долгие дни и месяцы проведет рядом с Пирсом и при этом как будто за тысячу миль от него. Ее запал сменился глубокой печалью. Разве могла она отвернуться от прошлого, от воспоминаний о нежности и страсти, которую они разделили? Страсти, принесшей свои плоды.
