— Аландец взъярится, если об этом узнает, — предупредила Сандра Дорис. — Она мне строго-настрого велела держать язык за зубами.
— В конце концов, они все равно прознают, — важно сказала Дорис. — Все. Со временем. Мы им устроим сюрприз.
— Бенку, — прыснула Дорис. — Эти чудачества Бенку совершенно неприличные.
Комбинезоны «Четырех метел и совка» были слишком неудобными. Дорис и Сандра переоделись в старые, давно не ношенные пуловеры «Одиночество & Страх».
— Детские игры, — презрительно сказала Дорис Флинкенберг, макнула рукав в мастику для пола и принялась натирать им кафель в бассейне.
Когда лето отталкивает вас
(История Сандры и Дорис № 2)Бах, Дорис выстрелила в себя на скале Лоре у озера Буле одиннадцатого ноября 1975. Была суббота, ранний вечер, выстрел разнесся эхом по лесу. Безветренно и холодно, тихий день, какими бывают последние дни перед тем, как выпадет снег, чтобы остаться лежать на земле. День для потерявших жизнь, день для смерти.
День для смерти. Один-единственный выстрел, но когда Рита и Сольвейг услышали его в сторожке на другой стороне поля папы кузин, Рита сразу бросилась к шкафу, где хранился пистолет — проверить: пистолет был единственной ценной вещью, доставшейся Рите и Сольвейг в наследство, кольт, купленный в магазине в городе у моря в 1907 году. Так она и думала. Его там не было.
Рита сорвалась с места. Схватила пальто и выскочила из дома, Сольвейг следом. Но Сольвейг за ней не поспевала: накануне вечером она ушибла ногу в Хэстхагене (на танцплощадке), и ей было трудно бежать.
И честно говоря, Сольвейг не сразу поняла, почему Рита так заспешила. Охотничий сезон еще не закончился, так что в том, что из леса доносились выстрелы, ничего необычного не было. С другой стороны, Сольвейг знала, что пистолетный выстрел звучит иначе, чем ружейный. И этот хлопок прозвучал не совсем так, как обычно. Словно в руках у великана лопнул огромный бумажный пакет, наполненный воздухом. Будто треснуло «что-то наполненное пустотой», как не раз говорила Дорис Флинкенберг о своей голове. Хлопок. И больше ее нет.
Но Рита точно знала, как и куда она должна идти, что надо торопиться и что, возможно, уже поздно. Было уже поздно. Когда она прибежала к озеру Буле, Дорис лежала ничком на скале Лоре, голова расколота, клочья волос свешивались над тихой темной водой, которая замерзнет и превратится в лед уже через несколько дней.
Рита бросилась вперед и принялась трясти Дорис — так, по крайней мере, казалось со стороны.
Сольвейг все кричала и кричала. Когда она добежала до места, Рита стояла на коленях перед мертвым телом Дорис и трясла его, причитала, всхлипывала и скулила. На короткий абсурдный миг Сольвейг показалось, что Рита напала на уже мертвую Дорис с кулаками.
— Пре-кра-ти! — крикнула Сольвейг, Рита, вся перепачканная кровью, повернулась к ней — выражение ее лица Сольвейг никогда не забудет — и заорала:
— Помоги же! Не стой столбом и не пялься впустую!
Тогда Сольвейг поняла, что Рита пыталась поднять мертвую Дорис, лежавшую на скале, и оттащить ее.
— Рита! Прекрати! Она же мертвая!
Но Рита в тот момент ничего не слышала.
— Помоги же, говорю! Вдвоем мы справимся!
— Рита, пойдем! Дорис уже мертва. Надо бежать за помощью. Она мертва…
Сольвейг попыталась оторвать Риту от Дорис, но Рита не желала выпускать ее, в конце концов они обе перепачкались; повсюду тяжелым грузом лежал запах жареного кофе. Так пахнет кровь, хотя на этот запах тогда не обратили внимания, но он еще долго сохранялся в носу.
Перенесите Дорис над темной водой.
Но ничего не вышло. Не хватило сил. Не смогли. Ничего не смогли.
Вдруг, наверное, прошло какое-то время, но они этого не заметили, они уже были не одни у озера. Вдруг у озера оказались мама кузин, врачи «скорой помощи» и полицейские. И Бенку — такой пьяный, что едва держался на ногах. Бенку бродил вокруг того места, где случилось несчастье, кашлял, сопел и то и дело валился на землю, прямо под ноги полицейских, врачей и просто зевак, которых, слава богу, было не так много, ведь стояла уже поздняя осень, темная, почти зима.
— Бенку! Да иди же ты домой! — крикнула мама кузин. Она была на грани истерики, словно самое главное для нее — это чтобы Бенку пошел домой, а не околачивался там и позорил себя.
Рита так и сидела, сгорбившись, чуть в сторонке и плакала. Сольвейг попыталась обнять ее, все же их было двое, вопреки всему. Но Рита вырвалась из рук сестры.
И все это, все-все и еще многое потом — в то время, как Дорис Флинкенберг несли на носилках. Повалил снег. Большие тяжелые снежинки укрыли все снегом; пусть он и растаял к утру, когда снова пошел дождь.
И все же. Ничто не могло изменить того факта, что Дорис Флинкенберг выстрелила в себя на скале Лоре у озера Буле и что ей на момент самоубийства было всего шестнадцать лет.
В тот день, когда умерла Дорис, Сандра гостила на Аланде. Был страшный шторм. Она смотрела на море, стоя у окна на веранде большого дома, где в остальное время слонялась из угла в угол в тяжелом махровом халате, вязаных носках и шерстяном шарфе, обмотанном вокруг шеи. У нее была свинка, последняя детская болезнь. Но… это беспокойство, когда Дорис Флинкенберг нет рядом… даже с температурой тридцать девять градусов Сандре было трудно улежать в постели, как следовало бы и как считали «тетя» и домашний доктор. И особенно в тот самый момент, когда погибла Дорис. Memento mori, у штормового моря, когда волны накрывают с головой.
Но это она узнала лишь позже, когда, размышляя о том, что произошло, отсчитала время назад. В тот самый миг, когда Дорис выстрелила в себя, она, Сандра, Сестра Ночь, Сестра День, стояла у окна на Аланде и напевала песенку Эдди. С чувством. От всей души.
Посмотри, мама, что они сделали с моей песней. Они ее испортили.
Словно эта украденная неслышная мелодия могла кого-то спасти.
Когда Сандре сообщили, что Дорис умерла, прошел уже день. Был шторм. Воскресенье после субботы, и Сандра у окна позволяет открытому морю накатывать на себя. Не по-настоящему, конечно, дурында, но в фантазии. Стекло отделяло ее от реальности. Каквсегдакаквсегдакаквсегда. Море было серое, кипящее, а волны — в несколько метров вышиной. С дом. В тот самый момент, когда море вставало словно стена и, казалось, вот-вот обрушится и утопит тебя или засосет в ужасный темный поток, оно вдруг немного отступало, так что волна, ударяя о скалу под окном, лишь брызгала пеной в стекло. Пикантно. Подобная картина природы — словно бы иносказание: интересно. Сандра вновь отметила, что не находит в себе тех чувств, которые должны быть присущи истинному аландцу, — всего того, о чем талдычили ее родственнички, которых она не понимала, здесь в доме и по всему острову. «Тетя» стояла у нее за спиной, она хотела было обнять Сандру, казалось, она постоянно была готова заключить ее в объятия. И прошептать: Что? Кровь не водица? Хотя это было не так. Сандра сделала шаг в сторону.
