Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
— Давай, вставай, нечего тут. А то еще зайдет кто.
— Все-таки потрясающе. Это от одного только запаха! Всего минуту и постоял! — Тапов понемногу осваивался в конвенциональной реальности. — Только запах — и такой эффект! А если…
— Ты это, не болтай. Е-если, — передразнил. — Если потом будет. Значит, так. Бондаренке ничего не говори, он все загубит. Будем действовать самостоятельно. Скажи, что ничего не получилось, не растет, в общем, чтобы они забыли про все это. Тем более академик, как ты говоришь, того… Земля пухом.
— Да как же это? Бондаренко — он ведь научный руководитель проекта…
— Ничего, перебьется. Ему сейчас не до того. А мы тут такое замутим… Уже подходят с предложениями. Так что не болтай там. В следующий раз приедешь, все обговорим.
Опять загремел чайником, стаканами.
— Давай чайку на дорожку. Чтоб в себя прийти.
— Да, спасибо. Давайте.
Хлебали, звенели ложечками. Митрофан опять напялил на себя полумаразматический образ, впал в воспоминания.
— В мастерских, оно ведь как было… Или можешь, или нет, тогда уж не обессудь. По-рабочему. Такие ребята были. Палыч, Колька прохоровский, Витька Сапог… Не забалуешь. Был у нас один такой. Как его, этот… Краснов, да. Это ему не так, то не эдак. Ну ему и сделали… не приведи Господи. В котловане потом нашли, да. И ничего. Все знают, кто, а — молчок. Жить-то хочется. Да. А зато работали как! Спали в цеху! Холод, жара — надо, значит надо. Сейчас разве так работают? Смех один. А в войну да, бомбили. А нам тогда все нипочем было. Бомбят, а мы с прохоровскими — стенка на стенку. Домой весь оборванный, в крови приходил. Ох, отец меня бил… И правильно. А как еще с нами? Оно ведь как… Отец у меня машинистом был, на сортировочной. А мама медсестрой в больнице. Все, ладно, давай, не рассиживайся, а то сейчас ко мне прийти должны, а нам тут лишние разговоры ни к чему. В общем, главное, никому ничего не говори, особенно Бондаренке. Сиди тихо, тише воды, ниже травы. Приезжай где-нибудь к концу августа, начнем уже по-серьезному работать. Все, давай.
— Спасибо вам, Митрофан Матвеевич. Все-таки это феноменальный результат. Вы гений.
— Да ладно, ладно, болтай меньше. Гений…
— До свидания.
— Давай, счастливо.
Тапов не спеша продвигался к станции, слегка покачиваясь. Дурнота все еще не проходила, и хотелось побыстрее дойти до станционной скамеечки, сесть и тихонько сидеть в ожидании поезда. Ни о каких ресторанах, вопреки пожеланиям Нелли Петровны, не могло быть и речи, хотя рестораны здесь, в этом городе, были, и там вкусно и недорого кормили, и даже периодически по вечерам слегка фальшиво звучала живая музыка.
Сейчас было не до ресторанов. Оклематься, сесть в поезд, постараться заснуть. И переварить впечатления.
На станции было спокойно — присутствовали (стояли и сидели) несколько человек. Суматоха начнется позже, ближе к ночи, когда один за другим пойдут пассажирские поезда. А сейчас — тихо. Тапов вышел на платформу и сел на скамеечку.
На дальних путях вяло барражировал зеленый маневровый тепловоз, таскал из конца в конец станции по одному, по два вагона, сцеплял их в некоторое подобие железнодорожного состава. Иногда мимо проносились, не останавливаясь, грохочущие грузовые поезда.
Слева от Тапова возвышалось здание вокзала, построенное, судя по всему, в конце XIX века, в эпоху бурного строительства железных дорог. Около входа в зал ожидания висела мемориальная дощечка, на которой было написано, что в каком-то году какой-то человек был здесь и выступил перед большой группой каких-то людей, воодушевив их тем самым на какое-то действие, и что в другом году здесь же состоялось сражение между двумя большими группами людей, и что одна из этих групп победила, и это каким-то таинственным образом было связано с выступлением того человека перед той, первой большой группой людей, наверное, этот человек своим пламенным выступлением вдохновил группу людей, перед которой он выступал, на победу над той, второй большой группой людей.
Около газетного киоска стояла, прислонившись, бабка. Свои кошелки она поставила рядом с собой на землю, и они, бесформенные, все время заваливались набок, и из них выкатывалось что-то круглое, и струйкой выливалось молоко, и бабка пыталась опять поставить их вертикально, и они заваливались уже в другую сторону, и опять выкатывались какие-то круглые, вроде картошки, предметы, и вытекало молоко. И бабка опять повторяла свою борьбу.
На скамейке недалеко от Тапова сидели три девки. Одна из них, сидевшая посередине, была белобрысая, с желтыми, плохо покрашенными волосами, в грязносветлом то ли платье, то ли в чем-то еще. Она грызла семечки и сплевывала шелуху на платформу. Две другие девки тоже были желтоволосыми с темными проплешинами, тоже в каких-то неопределенных платьицах и тоже грызли семечки, сплевывая на платформу. Девки разговаривали и смеялись, сплевывали шелуху, и она у них не всегда сплевывалась и висела у них на ртах черно-белыми гирляндами, и они иногда стряхивали эти слюнявые гирлянды руками, и тогда то, что они стряхивали, оказывалось на их неопределенносветлых платьях, и они стряхивали опять, и наконец это все падало на платформу, и они опять грызли, сплевывали, стряхивали, разговаривали и смеялись.
Тапов старался не смотреть на девок, а они, наоборот, старались на него смотреть, и до него доносились обрывки фраз: вон тот чувак, шурик придет, давно сидит, пивка взять, рыло воротит, хахаль новый, а он как бы не нарочно отворачивался, и дурнота опять напоминала о себе.
Маневровый тепловоз притащил на третий от вокзала путь плоды своего труда — состав из пяти пассажирских вагонов. Вагоны были плацкартными, с жесткими лавками-полками, но это был не поезд дальнего следования, а местный аналог электрички. Пройдет некоторое время, и этот состав медленно покатится вдаль, останавливаясь на каждом полустанке, около небольших деревушек, и так, не спеша, доедет до небольшого города километрах в пятидесяти от места старта, а завтра утром совершит путешествие в обратном направлении и опять прибудет на третий путь. Проводников в вагонах не было, можно просто заходить. Платформы около третьего пути тоже не было. Перешагивая через рельсы, к составу шли редкие бабы с кошелками, в которых продукты, и еще более редкие мужики с кошелками, в которых бутылки. Кряхтя и матерясь, они влезали с земли на высокие подножки, втаскивали в вагон кошелки, располагались на жестких лавках-полках. Их, баб и мужиков, было мало, и можно было вольготно расположиться на лавке, понаставить всюду кошелки, занять целое отделение и смотреть в окно — сейчас на неподвижно стоящий вокзал, грызущих семечки девок и странного мужичка, сидящего на скамейке, обхватив голову руками, а потом — на проплывающие мимо поля, деревья и деревеньки.
Девки вдруг вскочили и куда-то быстро пошли — может быть, купить еще семечек или «взять пивка». Тепловоз, который маневрировал, коротко свистнул и потащил пятивагонный состав в поля, к деревенькам, к небольшому городу, до которого пятьдесят километров. Вагоны погромыхали на стрелках, и три тусклых красных хвостовых огонька медленно уплыли за пологий поворот.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
