— Прости, я забыл отряхнуться, прежде чем войти, — извинился Стефан Жолли.
— Ничего, — ответил Гийом. — Бокал вина?
— С удовольствием.
— Красного?
— Если можно.
Гийом Ладусет вынул бутылку «Бержерака» из левого нижнего ящика стола и наполнил два бокала. Затем нагнулся, достал мисочку уже очищенных грецких орехов и поставил перед булочником.
— Орехи?
— Нет, спасибо, — ответил Стефан Жолли, который и свои-то не знал куда девать. — Так в чем дело?
— Просто я почти не спал эту ночь.
— Я тоже, — признался булочник…
Пока Гийом Ладусет начищал охотничий нож Эмилии Фрэсс, Стефан Жолли сидел в своей постели и разглядывал заколку для волос, что хранилась в ящике прикроватной тумбочки с тех самых пор, как он нашел ее на столе в булочной наутро после мини-торнадо. Он знал наизусть каждую деталь, но все равно рассматривал заколку так, словно впервые видел. Сперва он осмотрел завиток фионитовой крошки, в котором недоставало пары крупинок, затем — маленькую застежку со стершейся черной краской, и снова завиток. В конце концов он вернул заколку обратно в тумбочку, поправил бледно-голубую простыню и лег на спину, подставив блеклую луну живота под бесконечно танцующий бриз.
Через два часа смакований подробностей той незабываемой ночи Стефан Жолли был еще слишком возбужден, чтобы заснуть. Как всегда, булочнику не верилось, что простому смертному вроде него выпало столь огромное счастье — разделить ложе с Лизетт Робер, и время от времени ему приходилось доставать заветную заколку, дабы убедить себя, что это не сон. И хотя Стефан Жолли хорошо знал, что булочники, наряду с пожарными, занимают высшую строчку в иерархии народной любви, и профессия его настолько престижна, что на протяжении многих лет их фамильная булочная была единственным местом в деревне, где стоял телефон, он никогда даже не мечтал о таком неземном даре. Тогда-то булочник и пришел к заключению, что пора принять ситуацию такой, какова она есть, — как чудо, что происходит лишь раз в жизни. Только после этого Стефан Жолли погрузился в сон, и впервые с момента той незабвенной ночи его не тревожили навязчивые воспоминания об отвратительных звуках бренчащего пианино, сползающих в трубу дымохода.
…Налив еще по бокалу себе и свахе, Стефан Жолли объявил, что хотел бы подписаться на «Непревзойденную Серебряную Услугу».
— Какая замечательная мысль! — обрадовался Гийом Ладусет. — Что может быть лучше старой доброй лошадки, а? И не переживай из-за Лизетт Робер. Все хотят встречаться именно с ней. Что делать, так уж повелось на свете.
Сваха с готовностью открыл свою папку.
— Так, посмотрим, что у нас тут, — забормотал он. — Нет, не пойдет. И эта тоже. Боже святый, только не она. Нет. Тоже не годится. Вот! Именно то, что надо! Ой, а может, и нет…
— Что не так?
— Ей нужен кто-нибудь высокий и стройный.
— Ну, я не такой уж и коротышка, — запротестовал булочник.
— Да, но как быть со стройностью?
— Уважающий себя булочник не может быть тощим, Гийом. Ты же сам всегда говорил еще в бытность парикмахером: «Нужно являть собою Живой Пример». Что подумают люди о моих булочках и пирожных, если я вдруг перестану их есть?
— Конечно, Стефан, ты совершенно прав. И все же я не готов взять на себя такой риск.
Сваха продолжал листать папку.
— Нет. Слишком старая. И эта нет. А как насчет вот этой? Ну-ка, посмотрим… Да, замечательная кандидатура. Вы двое просто созданы друг для друга. Почему я раньше о ней не подумал? Полагаю, не стоит откладывать дело в долгий ящик? Ну как, звоним?
Стефан Жолли с энтузиазмом закивал головой. Сваха набрал нужный номер и знаками — тыча в телефон и яростно дергая бровями — дал понять, что на том конце сняли трубку. Все это время булочник не сводил с него глаз. Гийом Ладусет представился, обменялся положенными любезностями, а затем объявил, что нашел собеседнице подходящую пару. Речь, сообщил он, идет о брюнете, частном предпринимателе, который обожает ловить момент, вставая с первыми лучами солнца, после чего углубился в описание великолепной стрижки клиента. Когда дама поинтересовалась, обладает ли кандидат атлетическим сложением, сваха пояснил, что человек этот — заядлый рыбак, и, вдруг вспомнив об историческом падении друга в Белль, добавил, что тот еще и отменный пловец.
После чего повесил трубку.
— Ей не терпится встретиться с тобой, — победоносно сообщил он. — Однако есть одно маленькое «но». После выходных она собирается в небольшой отпуск, так что единственная возможность для вашей встречи — воскресенье утром.
— Но я буду на работе, — возразил булочник.
— Ты что, не можешь раз в жизни взять выходной?
На лице Стефана Жолли отразился явный испуг.
— Мои покупатели порвут меня на куски.
Это ж один из напряженнейших дней недели.
К тому же в воскресенье у меня и так проблем выше крыши. Мой помощник как раз попросил отгул.
— Понятно.
Друзья сидели в молчании.
— Придумал! — вдруг радостно воскликнул Гийом Ладусет. — Я сам присмотрю за булочной, пока тебя не будет. А ты мог бы встать пораньше и все приготовить, чтобы мне осталось лишь обслужить покупателей.
— Но, Гийом… Ты же не умеешь складывать и вычитать.
— Умею.
Булочник удивленно поднял брови.
— Ну ладно, может, и не умею, — поправился сваха. — Но я могу воспользоваться кассой. Навряд ли это так сложно. У меня ведь был кассовый аппарат в парикмахерской, помнишь? Ну же, Стефан! Она как раз в твоем вкусе.
С большим скрипом, но булочник в итоге сдался — правда, поставив ряд условий. Гийом Ладусет обещает, что не будет складывать и вычитать в уме, равно как и злоупотреблять пирожными на подносах. Кроме того, есть покупатели, которые приходят каждую неделю в одно и то же время за одним и тем же заказом, и свахе придется следить, чтобы нужный товар не разобрали до того, как они придут. Затем булочник прошелся по списку, называя каждого по имени и уточняя их запросы.
— Что бы ты ни делал, ты всегда должен быть уверен, что у тебя остались пирожные для женщин. Иначе они с тебя шкуру сдерут. Прячь товар от мужчин, если нужно. Ах да, чуть не забыл: Эмилия Фрэсс всегда приходит утром по воскресеньям за mille-feuille.[31]
— Эмилия Фрэсс всегда приходит утром по воскресеньям за mille-feuille? — повторил сваха.
— Да. И не забудь про мадам Серр с ее ромовой бабой. Эта хуже всех остальных.
Но Гийом уже не мог думать ни о мадам Серр, ни о ее ромовой бабе: все его мысли в тот момент были лишь об Эмилии и ее mille-feuille. Стоило свахе представить, как она подносит кусочек торта ко рту, как бедняга тут же начал гадать, какой десерт она подавала вчера Жильберу Дюбиссону, и в следующую секунду снова летел вниз головой в уже знакомую пропасть страданий. Он вновь увидел почтальона перед воротами замка с букетом цветов — разумеется, из его собственного сада. Увидел их вдвоем в просторной столовой с полом pisé, перед блюдом с угрем, который наверняка получился просто отменным. И поцелуй, что Жильбер Дюбиссон, без сомнения, запечатлел на губах владелицы замка, обвив ее талию своей мерзкой лапой.
