– Ты сердишься?
– Немножко. Вернее, сердилась. Теперь прошло.
– За что?
– По-моему, ты вовсе не высокого мнения о моем отце, так ведь?
– Что ты говоришь, Вив! Это верно, пару раз он меня поставил в тупик, так ведь такая у него манера! Мне показалось, он замечательный старикан! Очень любопытный тип.
– «Старикан», «любопытный тип»! – Вивьен накрыла электрический чайник крышкой и вставила штепсель в розетку. – Ну, вот оно самое и есть!
– Я решительно не понимаю, о чем ты!
– Тут ты весь! Это все, что ты способен о нем сказать! Тебе было неинтересно с ним общаться.
– Это не совсем так. О чем только мы с ним ни переговорили, и во всем, что ему хотелось, я принимал участие. За исключением, может быть, разговора о твоих братьях, но кто я такой, чтобы принимать участие в обсуждении их дел?
– Да ты вовсе не разговаривал с ним, ты его подстрекал, чтоб он все говорил и говорил и чтобы ты мог потом сказать, какой он замечательный старикан, и какой он немыслимый старый чудак, и невообразимый старый хрыч, и просто потрясающий дед! Ты так же и ко мне относишься, я это чувствую!
– Что ты говоришь! Неужели я когда-нибудь назвал тебя старой хрычовкой?…
– Ну не хрычовкой, но я тебе смешна. Недотепа, чокнутая, с приветом, рехнутая. Это не нарочно, просто потому что я такая и есть, такая родилась на свет. Чудачка, охрюда, кулема! Ты как в телеэкран на меня пялишься. Будто я клоун!
Я снял крышку с чайника:
– Это верно, бывает, ты мне кажешься смешной, даже когда ты об этом вовсе не подозреваешь. Но я никогда не считал тебя ни глупой, ни нелепой, ни жалкой. А это значит, что ты мне вовсе не безразлична; ты ведь и сама это понимаешь. Всякий, кто бывает смешон не просто так, а нарочито, превращается в посмешище, причем в омерзительное посмешище, если это к тому же и женщина. По крайней мере, я так считаю. Что же касается мужчин – тут тебе судить. Ты ведь не станешь говорить, что я не бываю смешон просто так?
– Не стану!
Выяснилось, что я воспринял ее ответ с менее легким сердцем, чем ожидал, но, по крайней мере, мне удалось сдержаться и не спросить, при каких обстоятельствах и до какой степени я бываю смешон просто так.
– Ну вот видишь!
– Но я же не веду себя, будто только это в тебе главное!
– Господи, да не считаю я, будто в тебе только это главное! Ты ведь сама знаешь, что я в тебе считаю главным. И не единственным, а главным!
– Что же? – спросила она, явно смягчившись.
Я уже было хотел рассказать ей, что именно, как вдруг закипел чайник. Вивьен выключила его рассеянным жестом и сказала мирным тоном:
– Знаешь, Дуг, иногда после такого позднего чая я не могу заснуть. А ты?
– Да, иногда и со мной такое бывает!
Не глядя на меня, Вивьен потянулась к выходу из кухни:
– В конечном счете чай ведь должен бодрить, а вовсе не успокаивать!
– Вот именно! – согласился я, заинтригованный этим новым поворотом ее привычного ритуального чаепития по ночам. – Оказывается, в нем кофеин.
– Правда?
– Ну да! Говорят, в чашке чая больше кофеина, чем в чашке кофе. Правда, любопытно?
– О, милый…
После я пошел и заварил чай, но мы оба заснули до того, как кофеин успел оказать на нас свое действие.
Глава 8«Свиньи на улице»
Настал вечер, когда должны были исполняться «Элевации № 9». Я договорился встретиться с Роем пропустить стаканчик у «Крэгга» в половине девятого, чтобы затем проводить его в концертный зал, а вернее, в приспособленное под него трамвайное депо к югу от реки, последние пару лет служившее площадкой для множества ярчайших новаторских действ, манифестаций против господствующей системы, а также скандальных происшествий. Обычно строго соблюдаемый ритуал Роя перед каждым выступлением включал легкий ранний ужин в обществе Китти, двух или трех его оркестрантов с женами или мужьями и т. п., а также одного-двух близких друзей. Сегодня вечером соблюдение подобной традиции было исключено по целому ряду причин. Потому, как я смог убедиться воочию, придя и присоединившись к Рою, сидевшему в своем уголке, отсутствовали и другие привычные приметы: вместо строго предписанного по традиции, причем не в виде соло, а в дуэте с закуской, бокала вина рядом с локтем Роя стоял бокал с жидкостью цвета жженого сахара, по-видимому виски. Я с облегчением заметил (едва лишь успел осмотреться) в непосредственной близи от Роя его скрипичный футляр. Хотя бы в этом он остался верен традиции: никому, ни гардеробщику, ни официанту, ни какого бы то ни было ранга администратору, Рой ни на миг не доверял свою скрипку.
– Привет, Даггерс! Предлагаю выпить шампанского! Вам то есть. Вы ведь его любите, не так ли? Это единственное из чтимого вами, что, собственно, можно назвать питьем. Чем, вы говорите, обычно закусываете? Бутербродом, а еще?
– Нет, спасибо, я дома плотно поужинал и пил чай.
– Ах ты, боже ты мой, плотно поужинал, чай! Ветчина, русский салат, сладкие пикули, консервированные персики, пирог со сливами и чай, чай, чай! Я же говорю, каждому по потребностям!
Мне показалось, что Рой уже изрядно пьян. Пока он общался с официантом, я развлекал себя мыслью накачать его виски до такого состояния, чтобы он не смог выйти из клуба или хотя бы взойти на сцену, однако в корне пресек эту идею. Отправляться предстояло меньше чем через полчаса, и, даже если времени осталось бы раз в десять больше, я вряд ли смог бы упоить его так, чтобы затолкать под один из соседних столиков.
– Как жизнь? – спросил я, едва отошел официант.
– Давненько не слыхал я, черт побери, такого идиотского вопроса! Жизнь идет. Что ей сделается?
– Как Сильвия?
– Ну это еще куда ни шло! Куда ни шло. Насколько я знаю, отлично, а практически не знаю ни насколько. Не видал и не слыхал ее уже почти… Только нечего радоваться раньше времени, старичок! Вынужденная перегруппировка сил. Пока мы, вернее, пока я не выработаю какого-нибудь противоядия против мелких пакостей вашего приятеля Гарольда Мирза.
– И как, есть прогресс?
– Не-а! Ни малейшего. По сути говоря, почти нет. Предваряя ваш вопрос, замечу, все прочие участники остались на прежних позициях. Ах да, я пытался воздействовать на юного Кристофера! Предлагал все, что тот пожелает, в обмен на отказ опубликовать интервью. Кстати, а вы бы смогли? Смогли бы убедить юнца отказаться публиковать материал, который вы же ему и подсунули? Будь я проклят, если знаю, как это сделать! Словом, к согласию мы не пришли. По правде говоря, в последнее время у нас с ним не слишком ладятся отношения. С остальными – нормально. Ну… не считая Гилберта. Как всегда, неприступен, как скала. Теперь часами гуляет где-то, бродит по лесам, далеко за выгоном. А что там можно увидеть, кроме деревьев и сексуальных маньяков? Знаете, временами я спрашиваю себя, смогу ли я стать таким, как все, когда и девушка двадцати лет, и это «вниз», и тому подобное как бы уже перестанут существовать? Вполне возможно, что окажешься, краснея, в полной растерянности со своим хозяйством перед девчонкой восьми лет. Или, предположим, на том этапе появится мальчишка восьми лет. Уверяю вас, пока нет никаких таких признаков, но кто знает! Надеюсь, если привыкнуть, будущая жизнь покажется вполне приятной: дыши свежим воздухом, гуляй, любуйся природой-матерью на каждом шагу и немножко шпионь за влюбленными парочками, встреча с которыми вновь воспламенит память минувших лет. Как романтично! Хотя январь, уверяю вас, пора невеселая.
