2. музей Уикса: Десятилетиями позже описанная здесь серебряная балерина перешла в собственность Чарльза Бэббиджа, который вновь научил ее танцевать и кланяться, кивать и делать знаки гостям, посещавшим его дом, полный различных чудес — механических и умственных. Бэббидж влюбился в балерину еще мальчиком, когда она демонстрировалась в музее Мерлина, преемником которого стал Уикс. Однако я помню, что Уикс купил балерину разобранной на составные части, коробка с ними хранилась у него на чердаке, и Бэббиджу выпало на долю (как Пигмалиону) вернуть ее к жизни — балерина не танцевала на публике с 1803 года, то есть со времени закрытия музея Мерлина. Каким же образом лорд Б. мог ее видеть? Или же балерина — плод его фантазии, хоть она и существовала прежде, чем была выдумана? Совершеннейшая загадка.
3. краниолог: Френология, столь сильно занимавшая умы предыдущего поколения — в том числе воображение леди Байрон, — представляется ныне учением, не соответствующим беспримерной сложности деятельности мозга; к тому же основополагающие принципы френологии базируются не на экспериментальных данных, а единственно на гипотезах. Я питаю надежду, и вполне определенную, на то, что когда-нибудь церебральные явления будут регистрировать с тем, чтобы стало возможным выразить их посредством математических уравнений; говоря короче, будет установлен закон (или законы) взаимодействия молекул головного мозга, равнозначный закону притяжения для планет и галактик — Исчисление Нервной Системы. Главная сложность, обойденная Френологами, что и подорвало их теорию, состоит в организации практических опытов. Я должна овладеть в высшей степени трудным искусством экспериментальных проб, причем на материале сложнейшем, а именно — головном мозге, крови и нервах животных. Со временем я, осмелюсь сказать, осуществлю надеюсь и завещаю будущим поколениям благодаря прилежанию усердию вниманию систему к-рая
Эту неделю сильные боли Зависимость от капель сильнее чем прежде Все это нужно выправить займусь этим если смогу Но только не сегодня вечером
4. молодой темноглазый лорд: Здесь лорд Байрон самолично появляется в своем повествовании, причем фигурой довольно комической. По-видимому, он действительно прошел френологическое обследование у доктора Якоба Шпурцгейма, известного немецкого специалиста, который вынес в точности такое заключение, какое произносит здесь выдуманный лорд.
Полагаю очень важным отметить — хотя это может показаться и несущественным, — что лорд Байрон относился к числу тех, кто способен порой увидеть себя в комическом свете и посмеяться над собой — над своими похождениями, амбициями, даже характером, — но леди Байрон всегда тщательно следила за тем, как ее видят со стороны окружающие и как воспринимают ее поведение. Такая настороженность, я уверена, представлялась ей вполне естественной и присущей каждому — вероятно, сама она в ней и не отдавала себе отчета — и потому полагала, что самоосмеяние лорда Байрона и выпячивание им своих недостатков, бывшие только намеренным забавным штрихом, и в самом деле суть признания в глубочайших слабостях и даже пороках. Между столь противоположными натурами примирения быть не могло.
5. Полковник Чейни Калпепер: Эта история изложена в книге мистера Исаака Дизраэли «Литературные курьезы»; впрочем, мне неизвестно, заимствовал ли лорд Б. ее оттуда или же из какого-то иного источника. Я наткнулась на нее случайно — если можно назвать случайностью, когда имя, никому ничего не говорящее, кроме его владельца, в продолжение недели попадается мне в двух не связанных между собой сочинениях.
6. «Кулачки»: Описанная здесь варварская забава прекратила свое существование вместе с травлей медведя и прочими отвратительными развлечениями наших дедов. Мур сообщает, что лорд Б. действительно брал уроки У «Джентльмена» Джексона и показал себя способным учеником. Любители спорта, к которым я обратилась, подтвердили, что все упомянутые в тексте имена принадлежат боксерам, известным в те годы или немного ранее; однако здесь (в изображении лорда Б.) они уже кажутся героями давно миновавших времен — какими и являлись для автора в ту эпоху жизни, когда он писал роман.
Глава десятая
О Зрелищах и Пантомимах — а также о Судьбе, диковинной и мрачнойМиссис Енох Уайтхед и в самом деле нечасто появлялась в городе. Коридон-холл был для нее всем — обязанностью и очарованием — целым миром, а внутри него пребывал мир меньший, хотя в то же время и больший: Детская, где безраздельно властвовал наследник обоих семейств — и властвовал деспотически, хотя и унаследовал неотразимую прелесть Матери. Обитала здесь и мать Сюзанны — она сохранила на лице неизменную улыбку, но во многом отстранилась от мирского, словно уже приобщилась к Ангелам, на которых всегда походила, и долистывала последние страницы земной жизни; рядом были и братья Сюзанны, вытянувшиеся и возмужавшие — столь непохожие и вместе с тем будто бы двойники покойного старшего брата, так что порой Сюзанна не знала, плакать ей или смеяться, когда она наблюдала за ними во время Стрельбы по мишени или за игрой в чехарду.
Мистер Уайтхед, напротив, редко бывал дома — что, надо сказать, ничуть не умерило пристрастия его супруги к домоседству. Сделавшись Владельцем и Господином поместий Коридонов, он поочередно перепробовал все деревенские удовольствия — ловил лососей и охотился на лис; стрелял фазанов; распланировал новый Парк — однако вскоре выбросил из головы, почему, собственно, он обязан предаваться этим занятиям, и мало-помалу вернулся к более определенным развлечениям, которым предавался раньше, — хотя (как ни странно) в городских беседах частенько распространялся о своих Поместьях, собранном Урожае и задуманных Улучшениях Хозяйства.
Впрочем, в одну пору года супруга мистера Уайтхеда также стремилась попасть в Лондон — а именно, когда в театрах ставились новые пьесы. Как случилось, что столь чистое и бесхитростное сердце, каким обладала Сюзанна, могло пристраститься к сценической фальши, к виду нарумяненных и увенчанных париками мужчин и женщин, декламирующих стихотворные излияния; к развязке запутанных сюжетов посредством меча, изобретенной хитроумным автором только ради того, чтобы покончить с «представленьем двухчасовым»? Объяснения этой страсти не находилось, разве что следовало приписать ее особой шишке на изящной головке. Супруг Сюзанны, опять-таки в противоположность ей, театром скорее тяготился — речей со сцены он почти не слышал, понимал из услышанного едва ли половину и уж совсем немногое одобрял. Доставив супругу в ложу и дождавшись окончания краткой вступительной пьесы, мистер Уайтхед зачастую ускользал из театра к другим городским соблазнам — созерцать иные сцены. Итак, Сюзанна нередко оставалась в одиночестве — или же с Компаньонкой, клевавшей носом после изрядного обеда, — смотрела и слушала, критически сравнивая нынешних Греков и Римлян, Баронов и Монахов, Арлекинов и Шутов с прошлогодними. И то и дело забывала обо всем — плакала — и смеялась — была взволнована и далеко уносилась воображением.
Захваченная перипетиями на сцене, Сюзанна, бывало, подавалась вперед, ухватившись нежной рукой за бархатный край ложи, — тогда-то Али и увидел ее со своего места. Так долго и безнадежно блуждал взгляд Али по каждому людскому Сборищу, так часто разочаровывался он, принимая за нее других, что сперва глаза скользнули мимо (Зрение — благороднейшее из наших чувств, но и ввести в обман его легче всего) — потом вернулись — и словно бы превратились в огромный телескоп, заполненный одной только ею, будто новой Планетой. Али со всех ног бросился из своей ложи — ошибкой попал в чужую, выскочил оттуда с извинениями — и наконец нашел нужную. Трепеща, отодвинул занавеску и увидел очертания Сюзанны, освещенной снизу огнями рампы, — увидел, что она одна, если не считать дремлющего Аргуса, — и тихонько ступил внутрь. Али, однако, не сразу обнаружил свое присутствие — и Сюзанна не оборачивалась, поглощенная видом картин и звуками голосов, взрывами Смеха и гулом музыкальных Инструментов: все это сделало его появление незаметным. Али не отрывал от нее взгляда — а Сюзанна, не подозревая о его появлении, смотрела на представление, приоткрыв рот, сияющими глазами, в которых отражалось множество огней, — Али хотелось стоять так вечно, чтобы в ней ничего не менялось, — или, напротив, насытившись, тайком улизнуть незамеченным — но он уже понял, что утолить жажду ему не дано, — и, наконец, источаемый им Животный Магнетизм (если это не выдумка) — заставил Сюзанну обернуться.
