Вадим молча слушал. Кивал, как бы подтверждая, что все понимает и все внимательно отслеживает в своей голове.
Леонид еще раз напомнил, что и сам он бывший военный моряк и что пострадавшие Гай с Забродиным — моряки, которые старались ради того, чтобы фильм про российский флот вышел хорошим, развеял на Западе сложившиеся негативные стереотипы.
— Ладно, ладно, старина, оставь идеологические примочки нашим адвокатам, — Барковский снова дружески обнял Леонида за плечи, — мы люди деловые, задача понятна, надо твоих парней из Бутырки вытащить…
Вадим достал из заднего кармана джинсов маленький телефончик и, нажав один раз на невидимую кнопочку, произнес в трубку несколько слов.
— Я завтра займусь этим вопросом и думаю, послезавтра твои парни будут дома, — сказал он Леониду, убирая телефон обратно в задний карман.
Лене вдруг невообразимо сильно захотелось искупаться.
Не в бассейне с теплой стерильной водой без бактерий, а здесь, в Москва-реке.
— Я окунусь? — спросил он Вадима.
— Окунись, коли охота, — ответил Барковский, не без любопытства рассматривая Ленькино тело, покуда тот скидывал рубашку и брюки. По крутой тропинке Леня спустился к воде. Босые, непривычные к сырой земле ноги приятно кололо сосновыми иголочками. Прыгнул с разбегу. И погреб, погреб, как на соревнованиях на первенство факультета…
А черная вода обжигала. Бодрила. Пульс мгновенно с шестидесяти пяти до ста подпрыгнул. Хорошо! Ах, как хорошо!
Перевернулся на спину. Полежал в воде прямо на середине реки, ощущая ее слабое течение. Поглядел в небеса. Над куполами церквушки проплывали белые облака.
“А ведь Левитан тоже евреем был”, — почему-то подумалось Лене.
Наверное, потому… потому что было это Подмосковье ему гораздо милее, чем предместья Иерусалима…
На предложение Вадима заночевать на даче и утром вместе с ним на его машине вернуться в Москву — вежливо отказался.
Вадим крепко пожал Лене руку. И Анечка Барковская не преминула кокетливо сделать с веранды ручкой: “Си ю! Ба-а-ай!”
“Что попросит взамен? Какую услугу потребует?” — думал Леонид, глядя в окно несущегося по Рублевского-Успенскому шоссе “Гелентвагена” с правительственными номерами. А в том, что Барковский непременно потребует взаимной услуги, Леня ни капли не сомневался.
Завтра будет день. Завтра Гая с Забродиным выпустят, дело, судя по всему — вообще закроют… Надо будет подумать, как ребятам моральный ущерб компенсировать… Завтра. Все завтра.
Нюта
Цюрих — Базель — Женева
1997
И на старуху случается проруха. А она — Нюта — она разве старуха? Но и на молодуху, наверное, проруха тоже случается.
Причем чаще чем на старуху… — С горькой усмешкой подумалось Анюте.
When in disgrace with fortune and mens eyes
I all alone beweep my outcast state…
Нюта стала припоминать любимые шекспировские строчки:
When in disgrace with fortune and mens eyes
I all alone beweep my outcast state
And trouble deaf heaven with my bootless cries
And look upon myself and curce my fate
Wishing me like to one more rich hope,
Feachured like him, like him with friends possessed
Desiring this mens art and that mans scope
With what I most enjoy contented least,
Yet in this thoughts myself almost despising,
Haply I think on thee, and my state,
Like to the lark at break of day arising
From sullen earth, sing hymns at heavens gate,
For thy sweet love remembered such wealth brings
That then I scorn to change my state with kings.
<Всем, у кого в доме живут растения, полезно знать, как выглядят вредители и какие растения они предпочитают, уметь диагностировать зараженность растения и разбираться в способах борьбы с вредителями>.
Когда в раздорэ с Нэбам и Судьбой,
Я вэсь сафсэм одын…
Я на сэбя сафсэм прэзрэнно взгляну…
Глухие нэбэса сваэй мальбой
Трэвожна духом жрэбий свой я кляну!
Двадцать дэвятый санэт в пэрэводэ Аслана Русланова…
Боже, какая образованная девочка погибает! Где же справедливость? Нюта снова едва не расхныкалась.
“А какая Богу разница, — Нюта тут же сама себе принялась возражать, — а какая Богу разница, образованная девочка гибнет или игнорантная совсем? Ну, кабы не зубрила я в своей особо хорошей школе Шекспировых сонетов, то была бы менее для Бога ценной?”
И Нюта горько усмехнулась пришедшему вдруг открытию, что Судьба любит замешивать человеческие драмы на контрастах. Уж куда как сексуальнее, если черные дикари насилуют не просто какую-то белую женщину, но самый смак, если эта женщина еще будет и высокообразованной, тонко воспитанной и непременно с порфирогенетной родословной!
Ну, Нюта, конечно, не порфирогенетка, как Софья Палеолог, но все равно себя жалко… Связалась с какими-то мерзкими асланами-русланами! Они и по-французски умудряются здесь с кавказским акцентом говорить, как в старых русских фильмах про добрых, щедрых душой кавказских тамадов… Тамад? Тамадовичей?
Нюта усмехнулась.
Ну, коли внутренне юмор еще не изменяет ей, значит — не все еще потеряно.
Ее везли на стрелку с Асуровым. Теперь она должна будет подыграть Аслану, чтобы Асурова подставить по всем статьям. Подставить, как простой вульгарный “мешок”.
Асурова Нюте было ни капельки не жалко! На роль “мешка” он годился больше всего. Но ведь его убьют! Не эти… Его потом убьют люди Мамедова.
И как же она — Нюточка? Возьмет ли на себя грех мокрухи? И если не прямой грех, то косвенный — соучастный?
Она сидела на заднем сиденье “седьмой” бээмвухи и безучастно глядела, как глупые бельгийские пейзажи, что еще вчера она наблюдала из машины Жильберта, теперь катятся в обратную сторону.
“Вояж-вояж, дан л эспас — у жамэ ревьяндрэ” — неслось из колонок, понатыканных во всех дверцах и углах Асланового авто.
“Как раз про меня поют”, — подумала Нюта и снова усмехнулась. Путешествие туда, откуда нет возврата…
— Аслан, а ты знаешь, где речка Стикс протекает? — спросила Нюта, перекрикивая певичку со странным сценическим именем Дезаерлесс…
— Чего? Стикс? Какой Стикс? Посмотри в карту!
Аслан, не оборачиваясь, вынул из бокового кармашка водительской двери сложенную гармошкой схему дорог Бельгии и бросил ее Нюте.
— Эта речка не в Европе, Аслан, — сказала она устало.
