— Чтоб его…
— Что тебя так удивляет?
— Я считал его честным парнем.
— Пампе? Честный? — Она рассмеялась.— Он рассказывает мне свои секреты. И хочет знать мои. Ему интересно, что говорит о нем Генри, а я требую, чтобы он сначала рассказал что-нибудь о себе. Хотя Генри никакими секретами со мной не делится! Вот я и говорю Пампсу то, что он хочет услышать. Кстати, он и о тебе кое-то рассказал. Один секрет.
— У меня с лордом Памфри никаких секретов нет,— проворчал Шарп.
— Тебе знакомо такое имя… Ингрид? Девушка в Копенгагене?
— Астрид?
— Точно. Астрид. Пампе устроил, чтобы ее убили.
Шарп уставился на нее.
— Он… что?
— Да, Астрид и ее отца. Их убили. Перерезали горло. Пампе очень этим гордится. Взял с меня обещание, что я никому не скажу.
— Он убил Астрид?
— Они вроде бы знали слишком много такого, что хотели бы узнать французы. Пампе предложил им уехать в Лондон, но они отказались, и тогда он приказал их убить.
Четыре года прошло с тех пор, как Шарп был в Копенгагене вместе с британской армией. Он хотел остаться в Дании, уйти из армии и жить с Астрид, но ее отец воспротивился браку, а она была послушной девушкой и не посмела перечить. Они расстались, и Шарп вернулся в Англию.
— Ее отец помогал нам, присылал кое-какие сведения в Британию, но прекратил сотрудничество, когда мы захватили Копенгаген.
— Пампе говорит, что он знал слишком много секретов.
— Верно.
— Что ж, теперь он уже ничего не знает,— пожала плечами Катерина.— Ни он, ни Астрид.
— Негодяй! — пробормотал Шарп.— Сволочь!
— Ты только его не трогай! — заявила Катерина.— Мне нравится Пампе.
— Скажешь ему, что письма стоят тысячу гиней.
— Тысячу гиней!
— Золотом. Скажешь, чтобы привез эти деньги тебе на Исла-де-Леон.
— Почему туда?
— Потому что там буду я. И ты тоже. Потому что пока я рядом, священник тебя не тронет.
— Хочешь, чтобы я отсюда ушла? — спросила она.
— У тебя письма. Пора получить за них деньги. А останешься здесь, их получит кто-нибудь другой. И скорее всего, тебя за них просто убьют. Так что скажи Пампсу, что хочешь за письма тысячу гиней, и пригрози, что, если не заплатит, расскажешь мне об Астрид.
— Ты ее любил?
— Да.
— Как мило.
— Скажи лорду Памфри, если хочет жить, пусть готовит деньги. Проси две тысячи, может, и пройдет.
— А если не заплатит?
— Тогда я перережу ему глотку.
— Какой ты нехороший.— Она перекинула ногу ему через бедро.
— Знаю.
Катерина на мгновение задумалась, потом сделала грустное лицо.
— Генри нравится, что я здесь. Он расстроится, если я уеду на остров.
— Так ты против?
— Нет.— Она искательно заглянула ему в глаза.— Думаешь, Пампе заплатит тысячу гиней?
— Может, и больше,— сказал он и поцеловал ее в нос.
— А что ты хочешь?
— Все, что захочешь дать.
— А, это…
Флот ушел, остались только испанские фелюки, не сумевшие справиться с чудовищными волнами, последним напоминанием о промчавшемся шторме, и вернувшиеся в бухту под сопровождение французских мортир. Более крупные британские корабли покинули бухту и повернули на юг — паруса исчезли за Трафальгарским мысом. Ветер не переменился, и на следующий день, когда море немного успокоилось, испанцы последовали за британцами.
Большая часть армии покинула Сан-Фернандо, и городок опустел. Несколько батальонов осталось на Исла-де-Леоне, но они занимали позиции на оборонительных сооружениях, защищавших остров и город от армии маршала Виктора, хотя армия эта и ушла, сняв осаду, вскоре после отбытия испанских фелюк. Маршал Виктор прекрасно знал, что затевают союзники. Генерал Лапена и генерал Грэм перебросят свои армии на юг, высадятся где-нибудь вблизи Гибралтара и пойдут на север, чтобы атаковать занятых осадой французов с тыла. Разумеется, Виктор не собирался ждать, пока это случится, и отвел армию к югу, рассчитывая отыскать место, где он мог бы перехватить неприятельские силы. Как и британцы, он оставил на позициях несколько батальонов для охраны артиллерийских батарей. Кадис ждал.
Ветер переменился на холодный, северный. В опустевший залив выходили только рыбацкие суденышки. Форты на Трокадеро изредка напоминали о себе, постреливая из мортир, но после ухода маршала гарнизонам явно недоставало энтузиазма. Ветер упрямо дул с севера, и вернувшемуся на Исла-де-Леон Шарпу оставалось только ждать.
Через неделю после того, как из бухты ушли последние союзные корабли, Шарп позаимствовал в конюшне сэра Томаса Грэма двух лошадей и отправился на прогулку вдоль берега острова. Капитан был не один — его сопровождала Катерина.
— Держи стремена внизу,— подсказывала она,— а спину прямо. Ты ездишь, как крестьянин.
— Я и есть крестьянин. Терпеть не могу лошадей.
— А я обожаю.— В седле Катерина держалась по-мужски, уверенно и цепко, как учили в Испанской Америке.— Не люблю дамское седло.— На ней были бриджи, камзол и широкополая шляпа, подвязанная, чтобы не улетела, шарфом.— И не переношу солнце. От него кожа грубеет. Ты бы видел женщин во Флориде! Похожи на аллигаторов. Если б я не носила шляпу, у меня лицо было бы такое же, как у тебя.
— Хочешь сказать, что я ужасен?
Катерина рассмеялась, тронула шпорами бока своего мерина и повернула к берегу. Там, где волны бились о камни, копыта разбрасывали белую пену. Описав круг, она вернулась к Шарпу с сияющими от счастья глазами. В Сан-Фернандо Катерина приехала накануне в нанятой за городом карете и в сопровождении трех вьючных лошадей, нагруженных коробками и узлами с ее платьями, шляпками, косметикой и париками. Сдержанно поцеловав Шарпа, она небрежно кивнула в сторону возничего и конюхов.
— С ними надо расплатиться.
Шарп расплатился, после чего уныло пересчитал оставшиеся монеты и вернулся в снятый дом. Свободного жилья после ухода армии было много.
— Что посол, недоволен? — спросил он, входя в комнату.
— Генри тих и спокоен. Как всегда, когда ему плохо. Но я сказала, что боюсь оставаться в Кадисе. Какой милый домик!
— Генри хотел, чтобы ты осталась?
— Конечно хотел! А как же еще? Но я уперлась, и ему ничего не оставалось, как только согласиться.
— А лорд Памфри?
— Сказал, что принесет деньги.— Она ослепительно улыбнулась.— Двенадцать сотен гиней!
Сержант Харпер наблюдал за прибытием Катерины с каменной физиономией.
