И уже в следующий миг Сюзанна неожиданно для себя оказалась в объятиях Клаудии. Ничего подобного раньше не случалось. Несколько мгновений она безмолвно стояла, уткнувшись лицом в плечо подруги, впитывая в себя тепло дружеских объятий, затем, смущенная, отступила на шаг, закусив губу.
– Прости, – проговорила она.
– Садись, – сказала Клаудия, придвигая к огню еще одно кресло. – Я налью тебе чаю. Он еще не остыл.
Сюзанна не возражала, хотя чай, по устоявшейся традиции, обычно разливала она. Отложив в сторону плащ и перчатки, а затем аккуратно устроив поверх них шаль, она опустилась в предложенное ей кресло. Долгожданное тепло постепенно стало проникать в ее продрогшее тело.
– Ну, – произнесла Клаудия, сделав глоток восхитительно горячего чая, – что скажешь, если вообще собираешься что-то сказать?
Они никогда не посвящали друг друга в обстоятельства своей личной жизни. Это могло показаться не вполне естественным после стольких лет близкого знакомства. Впрочем, не стоит забывать, что Сюзанне, когда она поступила в школу, было всего двенадцать.
– Сегодня в аббатстве я случайно увидела одну пару, – призналась Сюзанна. – Хотя кто вторая дама, я могу только предположить.
– Тебе знакомы эти женщины? – спросила Клаудия.
– Когда-то давно я знала их. – Сюзанна сделала большой глоток чая, затем, опустив чашку на блюдце, поставила ее на стол. – Я росла в их доме до двенадцати лет, пока был жив отец. Он служил секретарем у хозяина имения.
Клаудия молчала.
– Отец покончил с собой, – выдохнула Сюзанна. – Он убил себя, Клаудия, – пустил себе пулю в висок.
– Ах ты бедняжка, – тихо проговорила Клаудия. – Я ничего не знала.
– Мое существование, очевидно, оказалось для него недостаточно веской причиной, чтобы остаться на этом свете, – продолжила Сюзанна. – Он даже не подумал о том, на что я буду жить.
Клаудия, слушая Сюзанну, не перебивала, за что та была ей благодарна. Раньше Сюзанна не вполне осознавала, насколько ей себя жаль и насколько велика ее обида на отца за то, что тот ее бросил на произвол судьбы, выбрав смерть, хотя и понимала – пусть даже отчасти – причину, толкнувшую его на этот отчаянный шаг. Вроде бы любящий и нежный отец, он видел ее не более нескольких минут в сутки, а иногда не видел вовсе и со спокойной душой оставил расти в детской Эдит.
– А те женщины, которых ты видела сегодня вечером, и сам глава того семейства тоже не пожелали о тебе позаботиться? – наконец задала вопрос Клаудия. – Ты поэтому сбежала из дома?
– Я сегодня видела леди Маркем, – произнесла Сюзанна, опуская глаза на свои руки, прижатые к коленям. – С ней, кажется, была Эдит, дочь хозяина дома. Мы с ней вместе росли и очень дружили, хотя я более чем на год старше ее и всего лишь дочь слуги. Но мой отец – джентльмен.
За последнее время она уже не первый раз, словно оправдываясь, упоминала об этом.
– Конечно, конечно, – успокоила ее Клаудия. – Как только ты появилась в Бате, я сразу поняла, что ты леди, Сюзанна. Тебя не нужно было учить грамотной речи, равно как и хорошим манерам. И читать ты уже умела. Наверное, именно поэтому мистер Хэтчард отметил тебя и рекомендовал мне.
– Я шла из спальни в детскую, – продолжала свой рассказ Сюзанна, сжав руками колени. – В отчаянии я искала утешение, хотя какое может быть утешение, когда отец только что прострелил себе голову, а мне, несмотря на слезы и отчаянные мольбы, даже не позволили его увидеть… В поисках Эдит я подошла к детской, но внутрь так и не вошла, ибо услышала доносившийся оттуда голос леди Маркем. Я не знала, к кому она обращалась, возможно, это была не Эдит, которой в то время едва исполнилось одиннадцать. Сюзанна, прервавшись, глубоко вздохнула.
– Я до сих пор помню то, что она сказала, слово в слово, – снова заговорила она. – Это глубоко врезалось в мою память. «Церковь, разумеется, от него отказалась, они умыли руки, – говорила она. – Самоубийство – смертный грех, и его похоронят на неосвященной земле. А что теперь делать с Сюзанной? Она слишком непосильное бремя для нас. Ей нельзя здесь оставаться».
Тогда Сюзанна бросилась прочь – от этой детской и из этого дома.
– Отца похоронили за церковным погостом, – продолжила Сюзанна, – правда, я не была на похоронах и ничего этого не видела. Я сбежала, бросив его, как он бросил меня, и кое-как добралась до Лондона.
– Итак, леди Маркем сейчас в Бате? – подытожила Клаудия.
– Стало быть, так. – Сюзанна, сжав кулаки, вонзилась ногтями в ладони, затем подняла голову и устремила взгляд на огонь в камине. – А молодая леди рядом с ней почти наверняка Эдит. Теперь я уже понимаю, что вела себя глупо – не стоило так волноваться. Во время одной из пауз почти в самом конце концерта я оглянулась – мне очень хотелось все как следует рассмотреть, – и вдруг сидевший за нами через несколько рядов грузный мужчина ушел. Вот тогда-то я их и увидела. Скорее всего они были на концерте с самого начата. Ну да ничего!.. – Сюзанна улыбнулась. – А как наши старшеклассницы?
Однако Клаудия, тоже пристально смотревшая на огонь, оставила ее вопрос без внимания.
– Нет ничего хуже, – проговорила она, – чем прошлое, под которым не подведена черта. Можно сколько угодно убеждать себя в том, что все прошло и позабыто, но раз мы говорим себе: «Все позабыто», – значит, мы помним.
Сюзанна сглотнула комок в горле.
– Что было, то быльем поросло. Что толку копаться в прошлом, – сказала она, – его все равно не изменишь. Все в порядке, Клаудия. Завтра я снова буду, как всегда, весела. Обещаю.
Интересно знать, задумалась Сюзанна, подведена ли черта под прошлым Клаудии? У многих ли она вообще подведена? Всегда ли память в той же мере тяжкое бремя, в какой и счастье?
Клаудия с улыбкой подняла на нее глаза.
– Когда ты такая расстроенная вошла в комнату, – сказала она, – я была уверена, что в этом повинен виконт Уитлиф, и была готова уже спуститься в кухню и, вооружившись скалкой, броситься за ним в погоню.
– Клаудия, он сделал мне предложение! – не успев опомниться, выпалила Сюзанна.
Клаудия замерла.
– И что же? – спросила она.
– Я, разумеется, отказала, – ответила Сюзанна.
– Вот как? – удивилась Клаудия. – Почему?
– Он из тех, что… я, право, затрудняюсь охарактеризовать его, – сказала Сюзанна. – Его галантность часто доходит до крайности. Ему хочется угодить всем дамам без исключения. Хочется, чтобы всем им было хорошо. Чтобы они были довольны собой. Он на все готов, лишь бы не причинить им боли и не лишить их того, что им представляется важным. Я не умею точно передать то, что имею в виду. Он добр, открыт, но при этом… у него путаница в голове. Провожая меня, он заметил, что я чем-то расстроена, и, чтобы меня утешить, сделал мне предложение. Ему пришло в голову, что летом он подал мне какие-то надежды, а потому почувствовал себя обязанным жениться на мне. Он, верно, пожалел бедную учительницу, посчитав участь старой девы самой незавидной для женщины.
