...Я не сразу поняла, что случилось. Мы шли к «ситроену», припаркованному у обочины, мозг не зафиксировал ничего подозрительного, а подсознание, обостренное до предела, отчаянно заорало: «Тревога, тревога!»
Дальнейшее виделось мне как будто в замедленной съемке: я оборачиваюсь, Алекс рывком дергает меня за руку и одновременно толкает Мартышку. И мы все втроем летим на пыльный асфальт. Следом за нами падает Ромка... но лицо у него при этом искаженное ужасом и совершенно белое. Он падает лицом вниз, широко раскинув руки, и на спине его белого плаща стремительно и очень кинематографично расплывается большое алое пятно.
С противоположной стороны улицы слышится визг тормозов, чей-то отчаянный крик, краем глаза я улавливаю какое-то движение на пересечении Тверской-Ямской и Грузинской улиц – какой-то человек стремительно бежит, врезаясь в толпу и расталкивая людей локтями.
Ромка лежит неподвижно, в странной позе, больше похожий на сломанный манекен, и взгляд у него такой же остекленевший, как вчера у Архипова, и меня накрывает безумная волна дежа-вю... Все это уже было, это какой-то день сурка, жуткая череда совпадений... Вся эта история – сплошные совпадения! Алекс прижимает мою голову к себе, что-то успокоительно шепчет, и у меня перед глазами все расплывается – наверное, от слез.
Я не заболела, не сломалась, не впала в депрессию. Я пережила эти дни – долгие, тягучие, наполненные тоской и горечью, после которых любая, даже очень крупная неприятность сейчас показалась бы мне незначительной мелочью.
– Ты сильная, ты справишься, – твердил мне Алекс, и это помогало. Он все это время был рядом, как будто вливая в меня часть своей силы.
Шурка был непривычно молчаливым и тихим, но я видела: он тоже справится. Гораздо больше меня тревожила Мартышка: она три дня пролежала лицом к стене, не отвечая на вопросы и отказываясь от еды – только молчала и пила воду.
– Маш, ты его любила? – вздыхала мама, присаживаясь на край постели. – Но ведь он – убийца. Ты хоть понимаешь это? Разве можно так убиваться по преступнику?
Мартышка дергала плечом и прятала голову под одеяло.
– Ведь он тебя в ту гостиницу не просто так притащил: ему нужно было отсидеться, некоторое время не отсвечивать. А ты была очень хорошим прикрытием.
Мартышка молчала.
– Все пройдет, дочка, время лечит, и ты забудешь своего Романа, – печально говорила мама и уходила.
Мартышка, наверное, и в самом деле сильно его любила. На похоронах Архипова она стояла бледная и прямая, как палка, а на Ромкин гроб кидалась с плачем и криками, шокируя окружающих и вызывая недоуменный шепоток: «Кто такая? Женат он не был, значит, просто любовница? Надо же, как убивается!»
Когда Архипова уже похоронили и мы тягостной процессией шли к выходу, я оглянулась и увидела незнакомую, высокую и очень стройную женщину в черном платье и шляпке с вуалью, которая, положив цветы на свежую могилу, торопливо уходила в глубину кладбища. Я не стала ее догонять. Пусть поступает так, как считает нужным.
На следующий день рано утром раздался телефонный звонок. Я подсознательно ждала, что она вновь объявится, а потому не удивилась, когда в трубке возник все тот же бархатный голос:
– Станислава? Давайте встретимся. Нужно поговорить.
Я назначила встречу в кафешке неподалеку от моего дома, непритязательной и дешевой, где подавали шашлык из собачатины и разбавленное пиво. Во-первых, у меня не было денег на что-то более изысканное, во-вторых, хотелось увидеть Ким именно в такой непрезентабельной обстановке, чтобы она растеряла хотя бы часть своей непрошибаемой уверенности и не смогла бы воздействовать на меня своими штучками. Или она воздействует только на мужчин? В любом случае рисковать я не хотела. В интерьере дорогого и пафосного заведения Ким будет смотреться органично, официанты станут бегать перед ней на цырлах, я невольно поддамся на ее обаяние и, чего доброго, стану набиваться в задушевные подружки. Кто ее знает, эту гипнотизершу, чем-то ведь она берет мужиков!
За эти дни как-то неожиданно и внезапно кончилось лето; сентябрь устал радовать горожан теплом и решил напомнить, что он вообще-то осенний месяц. По небу стремительно неслись рваные свинцовые облака, а с горизонта грозно и неотвратимо наползала гигантская дождевая туча. Я плотнее закуталась в легкое пальто, помчалась к машине, но двигатель почему-то не завелся. Разбираться, в чем дело, не было времени, я плюнула и пошла на встречу пешком. Ветер трепал полы пальто, сбивал с ног, залеплял лицо волосами. Я бежала по эстакаде, продираясь сквозь этот ветер, и мне было почти хорошо. Разгул стихий очень контрастировал с тем пепельно-серым унынием, в которое была повергнута моя душа. Ни чувств, ни эмоций, только глухая неизбывная тоска... Так пусть хоть снаружи что-то бушует, раз уж внутри пустыня.
Ким уже сидела в кафе, я узнала ее с полувзгляда. Невозможно было не узнать. На ней была все та же черная шляпка, подчеркивающая остроугольное бледное лицо; густая траурная вуаль не скрывала огонь, полыхающий в темных, глубоких, как омуты, глазах.
И все-таки я ошиблась. Убожество и грязь этой забегаловки не могли испортить впечатления, которое производила эта женщина. Ни прожженная сигаретами клеенка на столах, ни вытертый до дыр линолеум, ни подозрительные запахи общепита, тянущиеся с кухни, не мешали Ким оставаться королевой, которая казнит и милует. Интересно, какая участь ждет меня?
– Давно хотела посмотреть на вас, – сказала какая-то глупая женщина моим голосом. – Вы просто ходячее кладбище разбитых мужских сердец.
– Присядьте и выпейте кофе, – спокойно сказала Ким. – И мы сможем поговорить.
Я жадно разглядывала ее некрасивое, но странно притягательное лицо, чувственные, четко очерченные губы, хрупкую шею, точеные музыкальные пальцы, унизанные серебряными перстнями. В чем загадка этой девушки? В чем ее секрет?
– Снимите шляпку, я хочу посмотреть вам в глаза. – Мне уже море было по колено. – Или вы стыдитесь?
– А мне стыдиться нечего, Станислава Дмитриевна, – ответила она и подняла вуаль.
Я посмотрела и горько улыбнулась. Кажется, теперь я понимала Волкодава, Тетерина и Архипова: в такие глаза невозможно не влюбиться.
– Думаю, вы хотите знать, почему все произошло именно так, как произошло? Я расскажу. Думаю, вы имеете на это право.
– Не боитесь, что после нашего разговора я пойду в милицию, уважаемая Ким? – спросила я насмешливо.
– Если бы вы хотели туда пойти, то уже сделали бы это. И кстати, можете говорить мне «ты», так будет гораздо проще.
Четыре года назад она приехала в Москву. За спиной было глухое провинциальное детство, куча вечно голодных братьев и сестер, беспросветная нищета... Впереди же маячило светлое будущее в виде хорошей зарплаты, отдельной чистенькой квартирки и мужа – чтобы был добрый и на руках носил. Тогда, в прошлой жизни, Ким звали Ольгой, и было ей двадцать лет.
Она поселилась у дальней родственницы отца, то ли троюродной сестры, то ли тетки. Спала на топчанчике в коридоре, питалась кое-как – деньги, накопленные с превеликим трудом, нужно было тратить очень осмотрительно – и мечтала поскорее найти работу, чтобы снять жилье, купить приличную одежду и начать наконец новую жизнь.
