— Рада познакомиться, — сказала Стефани, протягивая руку.
Мадж осторожно пожала ее и грустно улыбнулась. Потом сделала книксен.
— Очень приятно.
— Стефани — мой старый добрый друг, Мадж.
— Вы просто добрые друзья. Понимаю, дорогой мой мальчик.
— Она жила неподалеку от моего прихода.
— Милочка, вы слышали о Джоне Бетжемене?
— Боюсь, что нет.
— Вот он был, знаете ли, настоящий христианин.
— Я не слишком образцовая прихожанка.
— Все такие, думаю, — сказала Мадж. — А я кто, Эрик? Твой попутчик, так ты меня назовешь?
— Очень хороший, — сказал Бартл заунывным голосом.
Он закрыл входную дверь и провел Стефани в гостиную. Появление гостьи заставило его вновь увидеть, какой тут беспорядок. В который раз он упрекнул себя за то, что родился таким неряхой. У него была отвратительная привычка носить вещи из одной комнаты в другую и забывать, зачем он их принес. Куча грязных рубашек валялась на стуле у пианино. Что делает на телевизоре открытая банка «овалтина»?[68]
— Я подумала, загляну просто посмотреть, как вы тут, — сказала Стефани.
— Неплохо. Правда, Мадж?
— Очень, очень плохо, — сказала Мадж. — Мне частенько хочется издавать неприличные звуки. И я все делаю не так. Иногда чувствуешь себя буридановой ослицей. Не могу даже решить, стоит ложиться или нет. Знаете, как бывает, когда люди говорят одно, а делают другое?
— Может, вы все-таки приляжете? — предложила Стефани. — А мы с Бартлом принесем вам обед.
— Очень мило с вашей стороны.
— Вас проводить?
— Не думаю, что мне положено лежать в постели.
— Пойдемте.
Мягко, но уверенно Стефани взяла Мадж за руку и повела по ступенькам.
— Сейчас мне важно встать на ту ногу, на которую нужно, иначе все пойдет не так.
— У вас есть несчастливая нога?
— Я никогда не могу запомнить, с какой ноги надо начинать. Отсюда и все неприятности.
— Вот так, потихоньку.
Бартл решил, что Стефани справится без него. Это было так похоже на нее — мгновенно приспособиться к довольно безумной обстановке. Пока дамы были наверху, он занялся уборкой. Схватил со стула рубашки и затолкал их под крышку пианино. Переложил кипу старых газет со стола на подоконник и потом обратно на стол. Он все еще стоял, сжимая банку с «овалтином» в руке (куда же подевалась крышка?), когда девушка вернулась.
— Бедняжка, — вздохнула она.
— Теперь ты это видишь. — Он взмахнул банкой. Под словом «это» он подразумевал всю ситуацию, и она поняла.
— Я скучала по тебе, — сказала она застенчиво.
— И я.
— Я хочу извиниться за дядю Ленни. Не надо было ему приходить. Когда он сказал, что был здесь, я пришла в ужас. И то, что он…
— Ты получила мое письмо?
— Нет. Еще нет.
— Я там все написал. Странно… Я отправил его в тот вечер, когда приходил твой дядя.
— Не знаю, что ему взбрело в голову! Дядя Ленни с ума сошел, наверное. — Стефани посмотрела на него несчастными глазами. — Обвинять тебя в том, что ты отец!.. Бартл, прости, пожалуйста.
— Тебе не за что извиняться.
Потом он сказал: «Какой же тут ужасный беспорядок!» и сел в кресло Мадж, почувствовав, что под ним треснуло ее блюдце.
— Я виновата перед тобой, — сказала она. — Очень виновата. Я не люблю отца моего ребенка. — Она подошла, присела на подлокотник и погладила его руку. — Это мне нужно плакать.
— Хочешь, вместе поплачем?
— Бартл, я хочу тебе рассказать. Ты позволишь мне?
Он собирался ответить, но тут они увидели, что вернулась Мадж.
— Ну, мне положено лежать или нет? — спросила она. — Как обычно, я все сделала не так.
Стефани осталась на целый день. Она помогла Бартлу приготовить обед из рыбных пирожков, консервированных помидоров, хлеба, масла и банки персиков. После того как все они поели, Мадж захрапела в кресле, а Стефани с Бартлом принялись мыть посуду. И опять ее оказалась целая гора: сковородки, на которых когда-то жарили колбаски, тарелки, к которым, как бородавки, присохли остатки еды.
— Это мой босс.
— Гринхол???
Удивительно, что человек, который лечил Бартлу зубы, был отцом ребенка, впрочем, это так естественно…
— Я идиотка. Я понимаю.
— Это уже давно продолжалось?
— Очень давно. Сначала он говорил, что хочет развестись и жениться на мне. Я поверила. Думаю, он сам в это верил. Но потом случалось то одно, то другое, потом у его жены появился еще один ребенок. Мне никогда не нужна была просто связь. Я не такая. Ты же знаешь.
Знал ли он ее? Характер Стефани всегда был для него загадкой. Он знал только, что чем более она раскрывалась перед ним, тем острее и мучительнее он любил ее. Эти откровения, которые должны были оказать разрушительное воздействие на его любовь, возымели обратный эффект.
— Мне пришлось сказать дяде Ленни. Пришлось. Господин Гринхол… Тим…
Вот это больно, вот это «Тим».
— Ему что нужно? — спросил Бартл. — Гринхолу?
— Он… он был в ярости. Как будто все это только моя вина. Он думал, что я пыталась разрушить его семью. Он говорил такие вещи… Он хотел, чтобы я… ты понимаешь.
— Сделала аборт?
— Но я не могла, Бартл… Моего ребенка. Я просто не могла.
— И что ты собираешься делать? Как я понимаю, жениться он не собирается.
— Я не хочу. Я не вышла бы за него замуж, даже если бы он был свободен. — Стефани говорила вполне спокойно.
— Я закурю, — сказал Бартл, как будто это помогало что-то решить.
— Это вредно для зубов, — машинально произнесла она.
— Стефани, Стефани! Почему ты раньше ко мне не пришла?
— Ты перестал звонить. Я понять не могла, почему. Я подумала, — она улыбнулась как раньше, восхитительно и кокетливо, — что ты меня больше не любишь. Я просто решила, что ты устал от меня, вот и все.
Он неопределенно махнул рукой, указывая на окружающий беспорядок, на дом, на Мадж.
— Я был во всем этом.
— Но я же не знала, правда?
— Стефани, ты знаешь, что я бросил бы все, если бы был тебе нужен.
— Когда я поняла, что беременна, я…
— Когда это произошло? — Он лихорадочно пытался вычислить, но мысли путались в голове. Когда они последний раз ужинали в этом местечке «Дорогие друзья»? Она тогда?.. И она с Гринхолом только что?..
