Тара никогда в жизни не чувствовала себя такой усталой.
Шон руководил ею, сверяясь со страницей указаний: прибавить скорость на I-95, проехать три мили и пересечь 99-ю к Купер-Роуд. Что она и сделала. С первыми лучами рассвета они оставили позади застройки и мини-мелл, и теперь смотреть было не на что. Лишь несколько трейлеров, тихие, как гробницы. Заросли сосняка и пастбища. Тара посмотрела в зеркало заднего вида: мама, положив голову Джейса на колени, крепко спала, но Тара видела, как поблескивают глаза отца — он всегда был начеку.
Она проехала милю, и Шон сказал ей: «Возьми влево». Она повернула на Грин-Свамп-Роуд. Ее злило, что Шон не говорит, куда они едут. Сначала она думала, что, может быть, их ждет какой-то сюрприз в виде неожиданного пикника. Или они снова едут таскать рыбу неводом? Или на этот раз таскать крабов или, может, ловить морского окуня? Но Шон ничего не говорил, и невозмутимость его лица беспокоила ее до глубины души. Он играл с ней в какую-то игру. Его веселило, что он держал ее в неведении, и это была гребаная жестокость. Ей пришлось напрягаться, чтобы гнев не вырвался наружу; предполагалось, что она испугана. Но похоже, этим утром все ее страхи претворились в ярость. Подчиняться этому ублюдку, день за днем зависеть от его капризов — нет, это было чересчур.
Тем не менее ты нуждалась в его благоволении. Ты должна быть стойкой. Держаться на той дистанции, что ты можешь себе позволить, избегать неприятностей и не давать ему заметить, в каком ты гневе.
В центре этих пустынных мест Грин-Свамп вывела к Т-образному перекрестку. Шон громко скомандовал:
— Возьми налево на Батлер-Роуд. Затем проезжай полмили до Хонейголл-Роуд. Сверни налево. И еще триста ярдов до сельской дороги направо. — Голос у него был спокойный и равнодушный, словно его спутники были какими-то бесплотными существами.
«Ты трусливый проныра».
Наконец они свернули на ухабистую дорогу, которая вилась меж сосен и карликовых пальм. Ветки дубов скребли по крыше. Лес подступал все ближе и темнел. Банановый паук упал на боковое стекло водителя и настороженно застыл, большой, как рука. Резкий поворот, еще двадцать ухабистых ярдов — и внезапно они выехали на поляну, с обрывистого края которой открывался вид на болотистый берег ручья. Тут уже была какая-то машина. Машина Клио. Какая-то женщина стояла, прислонясь к переднему бамперу. Но она была закутана в шаль и низко опустила голову, так что лица ее рассмотреть было нельзя и оставалось лишь молиться, чтобы это оказалась какая-то старуха, а не Клио.
Но когда она подняла голову, оказалось, что это Клио. Она стояла в растерянности и ежилась от холода, хотя день обещал быть жарким и душным. «Ради бога, — подумала Тара. — Ради бога, только бы не Ромео привез ее. Молю тебя — только бы она не оказалась в руках Ромео».
— Выключи двигатель, — распорядился Шон.
Тара подчинилась. Наступила тишина.
И тут появился Ромео. Откуда-то возник и тоже прислонился к бамперу, рядом с Клио. Взял ее за руку.
Пожалуйста, взмолилась Тара, пусть ничего этого не произойдет.
Отец из-за спины спросил:
— А что она здесь делает? Зачем вы привезли Клио?
Ромео крикнул на них:
— Всем прочь! Не говорить и не терять времени. Просто всем вылезти из машины.
Они все выбрались из «либерти». Клио закричала: «Тара!» — и распахнула руки для объятия.
Но Ромео сказал:
— Нет, ты не можешь подойти. Оставайся на месте.
Так что Тара осталась стоять у «либерти», а Клио, сотрясаемая дрожью, прислонилась к своей машине.
— Почему она здесь, Шон? — спросил отец. — Что ты делаешь?
Шон только опустил голову. Но Ромео сказал:
— Это цена. Понятно? И цена была определена. Вы знали цену. И решили пренебречь ею.
Голос его был мрачен, и слова он произносил по слогам, словно цитировал их по памяти. В этом было что-то пугающее, и отец спросил его:
— Что все это значит? О чем ты говоришь?
Ромео развернул лист бумаги. «Дорогая, я хочу все рассказать ФБР».
Отец издал хриплый горловой стон.
Ромео читал как школьник, подчеркивая каждое слово, выделяя артикли, он тянул «а» и подчеркнуто ставил точку в конце каждого предложения:
— «Я все думал и думал. Я подумал, что не могу доверять этому офицеру Баррису. Я знаю, что правильно поступил, соврав ему, но ФБР не обманешь. Они отследят звонки, которые делал Шон. У них в сотовых телефонах есть GPS, так что они легко найдут Ромео и схватят его. И Шона тоже. Они легко прикончат их».
— Простите, — сказал отец. — Я не должен был писать этого.
Ромео поднял глаза от бумаги.
— Это было так глупо, — сказал отец. — Прошу прощения. О господи, как мне жаль, Шон. Но я ничего не сделал. Клянусь тебе…
— Просто слушай, — сказал Ромео и снова стал читать: — «Пап, я знаю, как ты ненавидишь его. Я ненавижу его еще больше. Когда он открывает рот, меня тошнит. Он думает, что какой-то пророк, но люди любят его только из-за денег, а он трус. Но едва он получит деньги, постарается удрать, и вот тогда-то мы и позвоним в ФБР. Далеко он не уйдет!»
Тара понимала, что сейчас она должна начать каяться. Опуститься в грязь и молить. Но мышцы ее челюсти свело от ярости. И теперь, когда ей больше всего надо было бы уступить и сдаться, она не могла этого сделать. Она просто смотрела на отца, как он молил: «Это не Тара сделала ошибку. Ошибка моя, и я не знал, что делаю… но, Шон! Пожалуйста…»
— Я не могу помочь тебе, Митч. Я предупреждал тебя, но ты не послушал. И теперь черед Ромео.
Отец повернулся к Ромео:
— О господи, послушай, мне очень жаль, я больше никогда не буду…
— Это цена, — сказал Ромео. И повторил то, что говорил раньше. Он стоял, декламируя: — И цена была определена. Вы знали цену. И решили пренебречь ею.
Дальше наступило молчание. Ромео помедлил, затем вытащил из кармана маленькую бутылочку янтарного цвета. Он заставил Клио протянуть руку и высыпал ей на ладонь дюжину пилюль. Затем дал ей полпинты джина и сказал:
— Возьми их.
— Что ты делаешь? — вскинулся Митч.
— Я спасаю ваши жизни, — сказал Ромео. — Всех вас. Возьми их, Клио.
Отец было двинулся к нему, но Ромео вскинул пистолет.
— Если ты подойдешь хоть на шаг ближе, я убью кого-то из твоих детей.
Отец остановился. У него открылся рот.
Внезапно Ромео резко выкинул руку — и схватил Джейса за шиворот:
— Этого? Его первым?
— Нет! Пожалуйста, не надо! Не трогай моего сына! — Отец упал на колени.
«Не это ли и я должна сделать? — подумала Тара. — Опуститься в грязь и молить. Почему бы и нет? Неужели я такая холодная и равнодушная? Так ли это? Меня это не волнует? Что со мной делается?»
