Книга Вечерний день - Михаил Климман

Спасибо за приглашение, - церемонно поклонился Платонов, - но сегодня никак. У тебя роль-то не отобрали?

Нет, - счастливо заулыбалась Анастасия, - а почему, дедушка, сегодня нельзя? - спро­сила она капризным тоном.

А потому, внучка, - подыграл ей Владимир Павлович, - что я сегодня подарки детям готовлю.

Ему действительно необходимо было посмотреть телевизор, а потом, если хватит сил, проанализировать происходящее. Встреча же с «блаженством и безнадежностью» могла завершиться чем угодно и когда угодно.

«Почему она сказала об интервью? - пронеслось в голове. - Я ведь там, во время записи, ни одного вопроса себе не задал, просто говорил, и все.»

Ну, как хотите, - фыркнула она.

Но у порога своей квартиры все-таки обернулась и, как бы невзначай распахнув полу халата, продемонстрировала красивую длинную ногу:

Если хочешь быть счастливым, будь им, - наставительно сказала она и показала язык Платонову. - Я сейчас сама к вам приду.

Он вздохнул, качая головой и демонстрируя невозможность не только победить, а даже просто бороться с этой женщиной, и пошел в глубь квартиры, оставив дверь приоткрытой.

И тем не менее хорошо, что она пришла. Потому что он все-таки задремал, и Анастасия разбудила его, толкнув в бок:

Владимир Павлович, не спи - замерзнешь.

Ему понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя, и слова ведущего новостей, посвященные его интервью, он фактически пропустил. В памяти остались только несколько фраз - «отказывался давать», «неожиданно согласился» и какая-то дежурная ерунда о собы­тиях в цирке.

А потом было «интервью». Какой-то женский голос за кадром задавал вопросы, а на экране Платонов отвечал на них. Отвечал, несмотря на то, что все это было скомпилировано из оригинальной записи, довольно связно.

Через пять минут, даже меньше, все закончилось. Владимир Павлович некоторое время ждал привычного «Полный вариант интервью смотрите после программы новостей», но так и не дождался. Он недоуменно посмотрел на экран, потом на Анастасию, потом опять на экран.

Будут сегодня еще какие-то новости? - спросил он.

Да, в десять тридцать, в одиннадцать и в двенадцать ровно.

Она удивленно смотрела на расстроенного Платонова, искренне не понимая, что про­исходит. Человек совершил подвиг, его пригласили в студию, и он дал интервью. В чем про­блема?

Настенька, - Владимир Павлович вздохнул, - вы видите, я сегодня совсем не в форме. Давайте пожелаем друг другу спокойной ночи, а завтра я вас приглашаю в ресторан.

Он так и не понял, какие планы были у «блаженства и безнадежности» на сегодняшний вечер, но она ничего больше ему не сказала, а, наклонившись и обдав запахом потрясающих духов, поцеловала нежно в угол рта, потом в щеку и в глаза и исчезла, даже не оставив после себя шуршания шелкового халата.

Платонову было горько, еще два дня назад такое прощание с «ней» перевернуло бы всю его жизнь, он, наверное, просто умер бы от ожидания того, что за этим последует. Он и сейчас бы умер, все в его существе дрогнуло, поднялось и опустилось, но в данный момент его волновали другие проблемы и заботы.

Он еще час, как Вий, держа веки руками, чтобы они не закрывались, просидел у теле­визора и посмотрел еще две новостные программы. Третью он ждать не стал, понимая, что и здесь увидит тот же самый кастрированный вариант, что и в двух предыдущих. Его двойник на экране красиво говорил о судьбах России, о праве людей знать свое прошлое и настоящее, только все это было фальшивым, как титул дорогой книги, отпечатанный на ксероксе. Самое важное было вырезано и смысл полностью изменен на противоположный.

Владимир Павлович едва добрел до постели и упал без сил. И в те две-три минуты, пока мозг его еще работал, честно спросил себя: «А ждал ли я чего-то другого?» И внутренний голос ответил ему: «Да, ждал другого, но и к этому варианту был в общем-то готов.»

А проснулся Платонов потому, что кто-то ходил по комнате. Нагло, не скрываясь. Было их человека три, может, четыре, но явно больше двух, потому что три голоса как минимум он различил. Шторы на окнах были плотными, да и новолуние на дворе, так что мелькали в темноте только смутные очертания предметов и людей. А может, он просто перепутал, и луна спряталась где-то, чтобы не видеть нашего безобразия.

Где у него сидюки, как ты думаешь? - спросил один.

В секретере, на второй полке справа, - уверенно ответил другой.

Может, сначала дедом займемся? - вмешался третий.

Владимир Павлович, которому изначально не понравилось, что кто-то так по-хозяйски ведет себя в его квартире, хотя он еще жив и в значительной степени здоров, хотел крикнуть что-нибудь. Но при последних словах внутренне сжался, а кричать ему расхотелось.

«Убьют? Сейчас? - лихорадочно металось в голове. - Только бы сразу, только бы не мучили, - и совсем уже пустое, - а у меня столько выходных не использовано.»

Он инстинктивно начал отодвигаться от края кровати к стене, когда кто-то грубо сорвал с него одеяло:

А дедушка-то не спит.

Его резко схватили за ноги и начали стаскивать с постели. Причем сила, с которой его волокли, была такова, что он не успел даже схватиться за что-нибудь, а только спружинил руками, чтобы не удариться затылком об пол. И ударился-то только плечом, но все равно боль пронзила так, как будто иглой проткнули.

Ты, дедушка, - сказал голос, и Платонов вдруг почувствовал что-то холодное, мокрое и тяжелое на своем животе, - плохо понимаешь, когда с тобой по-хорошему разговаривают. Ты же в прошлый раз сказал, что не куришь, и мы тебе, как дураки, поверили. Нехорошо.

Холодное и мокрое оказалось еще и очень твердым и впилось Владимиру Павловичу в печень. Он закричал, но кто-то умелый, стоявший возле головы, сунул ему в рот какую- то тряпку, а руки, дернувшиеся к больному месту, были мгновенно перехвачены и прижаты к полу.

Для недоумков вроде тебя повторяю еще раз, - сказал тот же голос.

Нога в ботинке, а это была именно нога в ботинке, оставила несчастную печень в покое. Платонов вздохнул спокойно, но в ту же секунду жесткий каблук или мысок вонзился ему в солнечное сплетение.

Если еще раз высунешься, характер покажешь - казним. Порвем, как Тузик тряпку. Ты Тузика видел когда-нибудь, дед?

Нашел, - сказал другой голос откуда-то от окна.

Сколько?