на боль в негнущейся ноге.
Калеба нет здесь. Правда, моя мама тут. Она бросается ко мне и крепко меня обнимает.
Луи приехал с ней, так что я надеюсь, что это хороший знак. Она не носит его кольцо, но в последнее время, когда я разговаривала с ней, она спрашивала меня, что я думаю насчет зимних свадеб. Мой отец гостил у меня в Испании на новый год, и мы прояснили множество спорных вопросов. Я думаю, наши отношения улучшились, и хотя он никогда не будет заботливым отцом, я довольна, что мы начали работать над этим.
— Хорошо долетела? — спрашивает Луи. — Бьюсь об заклад, ты изголодалась по кое-каким отличным американским блюдам.
— Я совершенно точно хотела бы съесть на ужин один из пирогов Ирины. — говорю ему и улыбаюсь в ответ. Все любят пироги Ирины, и я была ее вкусовым тестером с тех пор, как моя мама начала там работать.
Когда мы получили мой багаж и въехали в Рай, моя мама выспрашивает как моя нога. Я отвечаю ей, но все о чем я могу думать — где Калеб?
В последнем письме от него говорится, что он встретится со мной сразу же, когда я приеду домой. Хотя, это было почти три недели назад. Многое могло измениться за три недели.
Я говорю себе, что есть и другие вещи для размышлений. Тьфу, терпеть не могу быть в неизвестности.
— Ты слышала о Калебе? — спрашиваю я, стараясь не показать, как мне не терпится услышать ответ.
— Он приходил сегодня днем и оставил записку в твоей комнате, — говорит мама.
Записку. Записка — это плохо. Записка — это не может быть хорошо.
— Он что-нибудь сказал, когда оставил записку?
Мама качает головой.
— Нет. Он только спросил, может ли он оставить записку, и я сказала «хорошо». Он пробыл в доме меньше двух минут.
Хочу, чтобы дорога не занимала больше часа. За время полета я успела представить сотни различных сценариев нашего воссоединения. Ни один из них не включал в себя записку.
У дома, я выбираюсь из машины и направляюсь внутрь после того, как Луи настаивает отнести мой багаж наверх.
Наверху моя спальня такая же, как я ее оставила. Кровать заправлена и на большом стеганом одеяле лежит конверт. На нем рукой Калеба написано одно слово «Мэгги».
Беру дрожащими пальцами конверт и вскрываю. Медленно разворачиваю записку.
Закрываю глаза и делаю глубокий вдох, затем открываю их и читаю:
«Ты помнишь старый дуб? Иди туда и жди меня». Что? Старый дуб в парке Рая?
Говорю маме, что вернусь позже. Она не спорит, вероятно потому, что я практически вышла за дверь до того, как закончила предложение.
Сейчас уже сумерки, но парк недалеко. Я направляюсь к дубу. Там никого, за исключением маленькой белки, пробежавшей по траве.
Жду десять минут, рассматривая дерево и гадая, почему он захотел, чтобы я ждала здесь, и как долго мне ждать. Как только я начинаю ощущать неуверенность, я вижу силуэт, бегущий ко мне.
Я узнаю Калеба где угодно. Моя душа поет.
— Мэгги!
Он встает передо мной, лицом к лицу, совсем запыхавшись. Он одет в рваные джинсы и белую футболку с пятнами краски. Кажется, он не брился неделю, и волосы его растрепаны.
— Извини, что я опоздал, — он тянется пальцами к моим волосам, которые отросли, так как за год я их не стригла.
— Ты великолепно выглядишь, Мэгги. По-другому.
— Спасибо, — произношу я. — Ты тоже.
Я тянусь и обнимаю его за шею, не волнуясь о том, что я слишком самоуверенная. Не хочу сдерживаться.
— Я скучала по тебе, — говорю ему.
Его руки обхватывают меня вокруг талии и притягивают ближе.
— У меня так много вопросов к тебе. Но сначала…
Я думала, мы собираемся поцеловаться, но вместо этого он что-то вытаскивает из кармана и разворачивает. Это бандана.
— Это для чего? — спрашиваю я.
— Повернись.
Приподнимаю бровь.
— Доверься мне, Мэгги.
Я делаю, как он говорит.
— Я собиралась тебя поцеловать, — говорю ему.
Он аккуратно прижимает бандану к моим глазам и завязывает сзади.
— Поцелуешь. Обещаю. Просто… будь терпеливой.
Я не настаиваю.
Пока я была в Испании, мои чувства к Калебу стали гораздо сильнее. У меня были друзья парни, которые жили по соседству, и я могла бы гулять с ними, но ни один из них не вызывал у меня дрожь от волнения. Я взбудоражена только от мысли, что нахожусь в руках Калеба снова.
— Я ничего не вижу, — сообщаю я, когда он ведет меня через парк и в машину.
— Да в этом, в общем-то и суть, милая.
Я чувствую, как мы едем по улицам, пока не останавливаемся. Он открывает дверцу и выводит меня из машины. Он тихо смеется, когда кладет руки мне талию и подталкивает меня куда-то вперед.
— Где мы? — спрашиваю я, гадая, как долго еще продлится эта неизестность.
— Ты очень скоро узнаешь. Хорошо, стоп.
— Можно я сниму повязку?
— Нет. Еще нет.
Одним быстрым движением Калеб приподнимает меня и берет на руки. Для поддержки я обнимаю его за шею.
— Последний раз, когда ты меня так держал, ты окунул меня в воду.
Он шагает вперед.
— Верь мне, Мэгги.
— Верю. Но я буду честной и скажу, что ты пахнешь как потный парень из спортзала.
— Я работал. Обещаю, приму душ после того, как кое-что тебе покажу.
Он идет еще немного, затем внезапно останавливается.
— Хорошо, снимай повязку.
Когда я убираю повязку, я сразу понимаю, где мы находимся. В беседке миссис Рейнольдс. Весь пол покрыт подушками, а по периметру маленькие мигающие огоньки.
Поверх подушек тысячи белых и красных лепестков роз.
— Это прекрасно, — говорю я, затаив дыхание, затем снимаю сандали и прохожу на подушки.
— Где Ленни и Хулио? — спрашиваю я. Я знаю, что Лу снял дом с продажи и практически он считаться раем для Калеба и его друзей. Пока они заняты и не попадают в переделки, у них есть крыша над головой.
— Я сказал им спать сегодня ночью на улице. Сегодня вечером я хотел быть наедине с тобой.
Я глотаю, трудно.
— Наедине?
Пикантные мысли, о которых не должна думать девушка, заполняют мои мысли. Я улыбаюсь.
— Действительно?
— Да. Это было так чертовски долго, я боялся, что ты собираешься вернуться в Рай и сказать мне, что ты не хочешь видеть меня снова.
— Я боялась, что то же самое ты скажешь мне. — признаюсь я.
Мы одновременно смеемся, и по какой-то причине это заставляет меня чувствовать себя лучше, так как мы оба осторожны
