Можно что угодно прогнозировать, глядя на цифры и факты, но всё это как об стену горох для того, кому десятки тысяч некрологов даже улыбку со рта не сотрут. Кстати, тем же самым объясняется и дисфункция, которую мы всё чаще видим у российского государства. Ответ на вопрос, как так вышло, что вооружённые люди у всех на глазах делят «Вайлдберриз» – есть, и он очень простой. Для человека, который является единственным арбитром в этой системе, не существует никакой перестрелки в центре Москвы. У него есть свои грандиозные наступления и победы, с утра до вечера. Тот кабинет, где раньше решались вопросы о власти и собственности, превратился в ставку верховного главнокомандующего, где тот, воображая себя то ли Сталиным, то ли Петром Первым, чертит новые границы и думает о разделе мира. Самая большая проблема таких режимов, как наш – не в том, что власть находится в одних руках, а в том, что, когда их обладатель совсем теряет связь с реальностью, некому привести его в чувство. У системы возникает единая точка отказа, не работает центральный узел и нет никаких институтов, чтобы его заменить. Сейчас мы видим Путина, который с одинаковым удовольствием рассказывает и о боях в Курской области, и о союзе с Северной Кореей, напрочь забыв про необходимость обращаться к реальности. Это тот самый случай и большая проблема режима. Конструкция, на верхушке которой сидит Путин, совсем не такая крепкая, как ему кажется, но некоторый запас прочности у неё есть. Запас этот оказался больше, чем ожидали на Западе, он не бесконечный – но это только в реальности. В голове Путина, в том мире, в котором он живёт, воевать можно хоть ещё лет 10 – и всё будет только лучше. Как скоро Путин столкнётся с реальностью и что тогда будет, мы не знаем, но время сейчас максимально опасное.
Путин на БРИКС. Чем хвастается президент воюющей страны - ЭХО
October 26, 2024 11:23
Война для лузеров — зэков, людей из регионов — но не для них, молодых и успешных - ЭХО
Приезжал из Москвы бывший студент, которого помню еще старшеклассником, преподавал ему на курсах при Пушкинском музее. Москвич, умница, сейчас заканчивает с отличием бакалавриат ВШЭ на экономфаке. Расспрашивал его о том, как студенты относятся к войне и всему происходящему. И из его ответов понял, что это вообще не тема для обсуждения и рефлексии. То есть они называют войну войной, понимают, что гибнут люди, но принимают ее как данность, как условие игры, которое они не в силах изменить. То есть это, конечно, беда, но не катастрофа. Война идет где-то там, война это для лузеров — зэков, людей из регионов — но не для них, молодых и успешных. Патриотический движ, который махрово цветет в Вышке (движение «Белый ворон», сборы посылок на СВО, подготовка «дронобойцев» и отправка студентов «за ленточку», отделения ВШЭ в Донецке и Луганске), проходит мимо него, для него это кринж. Психологической проблемой война является лишь для отдельных студентов-гуманитариев, но для технарей — программистов, математиков и особенно экономистов — это вообще не вопрос. Для них это время возможностей, 21-летних ребят с ходу берут в Яндекс, Альфу, консалтинг на стартовую зарплату в 3 тысячи евро, какие тут проблемы. Москва бурлит и кипит, жизнь продолжается. С родителями (мама — учитель, отец — бизнесмен) о войне он не говорит, но они ежедневно смотрят ТВ, которое задает им рамку и язык описания. Украинцев всем жалко, но все уверены, что это они сами разбомбили Мариуполь. Сам он почти наверняка хорошо осознает все происходящее, включая репрессии (это тоже не проблема, все вокруг знают, что после первой административки надо уезжать), но жизнь, молодость, перспективы сильнее. Еще он сказал, что его оптика задана тем, что не с чем сравнивать, он вошел в сознательную жизнь, когда Путин был всегда, когда репрессии уже были нормой, когда Украина была врагом — он не застал ни выборов, ни относительной свободы прессы, ни митингов, ни Болотной. Для него все происходящее — это часть нормы, ее расширение, но точно не слом парадигмы, не точка отрыва. И я подумал, что проблема в поколенческой и социальной оптике. Происходящее видится как катастрофа для очень ограниченного круга людей. Для нашего поколения, которое застало перестройку, Ельцина, бурные 90е, НТВ и «Куклы», русские марши и Химкинский лес, Навального, Пусси Райот, Болотную, которое видело все это отрубание кошки по частям. И для политически ангажированной и граждански сознательной части общества, которая со временем только сокращалась, превращаясь в аудиторию Фейсбука. А для подавляющего большинства населения это вообще не проблема, а часть расширенной русской нормы, у них другая рамка, другой горизонт, другой язык описания происходящего. Вспомнив Вышку, в тот же вечер заглянул на странички бывших коллег. Узнал, что в сентябре с поста декана нашего Факультета социальных наук ушел Андрей Мельвиль, опытный администратор и академик, служивший деканом политологии последних тридцать лет, при всех идеологических режимах, сначала в МГИМО, потом у нас Вышке, и, несмотря на возможность выхода на пенсию, последние два с половиной года председательствовавший над всем тем поZорищем, в которое превратилась Вышка и наблюдавший, как уничтожается то, что он с коллегами строил и закладывал все предыдущие годы. Ему на смену пришел Денис Стукал — блестящий молодой академик, который помню еще студентом, но который быстро вырос в самостоятельного ученого и преподавателя, специалиста по количественным методам, опубликовал массу статей на Западе, защитил PhD в NYU и вернулся в Россию. Он мог бы замечательно сделать карьеру в любом американском университете, но предпочел стать администратором в отделе идеологии и пропаганды (не надо иллюзий, именно такое место определено ВШЭ ее прямым куратором, АП) в фашистской России. Я понимаю все аргументы бывшего и нынешнего декана: сохранение институции, человеческого капитала, защита молодого поколения от токсичной среды, работа на будущее, когда это все закончится, и вообще, пусть лучше мы, чем сами знаете кто… Но боюсь, что жертвуя репутацией ради институции, человек в итоге теряет и то, и другое. И еще чем дальше, тем больше, и в общении со своими коллегами из России, и, все чаще, с западными коллегами, я чувствую как превращаюсь в динозавра, в реликт девяностых,
