его отсутствие жизнь отряда текла в нормальном режиме.
Увы. В имперской армии отпуск полагался только знати. Воины получали всего лишь короткий отдых, не покидая расположение, при необходимости, лечение, и снова приступали к тренировкам. Единственной семьёй до конца жизни всех призванных был их отряд. Они были военными рабами императора, и единственной наградой для выживших за все их заслуги была небольшая денежная премия для особо отличившихся, которую они могли потратить на городской ярмарке на мелкие подарки девицам из весёлого дома да на сладости.
Хилберт крутился, как белка в колесе. Как всегда, нашлись туги, которое передрались за его спиной из-за очерёдности отпусков, пришлось наказывать. Городской лазарет не вместил всех раненных, нужно было в спешном порядке организовывать пострадавшим бойцам койки и присмотр в ближайших к лазарету домах, чтобы лекарям было сподручнее наведывать подранков.
Всплыли проблемы в весёлом доме. Наплыв желающих в период отдыха привёл к тому, что девочки физически не смогли обслуживать такой большой поток, день и ночь не поднимаясь с постелей. Старшая смотрящая, которая по возрасту уже давно перестала работать, но, неожиданно для старухи, вдруг была признана на что-то годной, вырвалась и прибежала к аштугу, буквально взмолившись о пощаде. Пришлось и там наводить порядок, временно устанавливать ограничения и назначать контролирующих и охрану для женщин.
Когда Хилберт, наконец, решил все вопросы обеспечения отряда, лечения своих бойцов и замещения командования сотнями и, да и всем отрядом, в его отсутствие, солнце стояло уже высоко и жарило не по- весеннему.
Мыслей о том, чтобы как следует отдохнуть и выехать на следующий день, у него даже не возникло. Аштуг отправил своё сопровождение с трофейными подарками обычной дорогой, а сам налегке помчал в поместье короткими, только ему известными тропами, которые в своё время показал ему отец, через заросли и болото.
Как же он спешил! Хилберт даже не предполагал, что можно по кому-то настолько сильно скучать. Он, бывало, часто спешил в дороге, но ещё никогда его душа не летела впереди коня, потому что безумно стремилась к наискорейшей встрече с женщиной.
Полное осознанное ощущение того, что его синеглазый — девушка, пришло к нему уже после того, как Хилберт отправил Филиппу в своё поместье. Когда на вершине плато Фредерик только сказал ему об этом, аштуг, словно, не до конца поверил, пока сам невзначай не прощупал грудки, уже когда вёз девушку на своём коне, увозя из второго отряда.
Тогда, на плато, в ожидании развязки, мучительная тревога за жизнь и здоровье своего отчаянного бойца перекрывала все остальные чувства аштуга и мешала ему ясно мыслить в отношении неё. Но Хилберт всё же продумал несколько планов вывода Филиппы из армии и воспользовался одним из них, наиболее подходящим к сложившейся ситуации.
Только, когда Фредерик вернулся и доложил о результатах поездки, то есть, когда Хилберт уверился, что синеглазка находится в хороших условиях и в полной безопасности, он, наконец, смог спокойно выдохнуть и… подумать о ней, как о женщине… своей женщине.
Это неожиданно оказалось таким наслаждением! Отныне эти мысли не были отравлены мучительным стыдом перед самим собой, из-за того, что его непокорная плоть вздымается от мыслей о мальчике. Филиппа стала ему сниться… Ему никогда раньше не снились женщины. Иногда он видел во сне её неживое разбитое тело в обломках колоды и просыпался, задыхаясь от отчаяния и раскаяния. Но чаще, он во сне жарко целовал и ласкал девушку, получая ни с чем не сравнимое наслаждение.
Днём все мысли аштуга, если выпадало свободное время, тоже принадлежали Филиппе. Он часто представлял, какая она в платье, и, ещё чаще, без него…
По праву аштуга, первым перебирая богатые трофеи, которые привёз из последнего похода его отряд, Хилберт, выбирая подарки для женщины, впервые думал не о сестре, а о другой женщине. Он подбирал одежды и обувь под рост и размеры Филиппы, благо за то время, когда они практически вместе жили в походе, он хорошо их узнал. Драгоценные камни на украшениях Хилберт невольно искал под цвет её глаз. Нет… для Генриетты он, конечно, тоже взял несколько вещиц, но из-за Филиппы Хилберт перебрал всё, в поисках того, что ей может понравиться. Как же он предвкушал мгновения, когда будет одаривать её! О-о-о-о…
Когда аштуг стремглав примчался в поместье, ашварси ещё проветривал голову на верховой прогулке далеко за лесом, а наследный принц со своим сопровождением уже были накормлены и устраивались в выделенных им комнатах. Прознавшая о новых гостях, Генриетта ненавязчиво прогуливалась в коридоре у двери в комнату принца, на страже новоиспеченного туга, поджидая, пока он приведёт себя в порядок и выйдет, а тут — она, якобы случайно, как раз проходит мимо.
— Господин! Вы здесь?! А Ваше сопровождение? — через главный зал, спотыкаясь, со всех ног спешил навстречу хозяину Карлвиг.
В этом спокойном, непривычном у подобному наплыву посторонних, поместье бродило столько нежданных гостей, что, впервые, внезапное появление главы клана осталось никем незамеченным.
— Сопровождающие будут через пару часов. Пошли кого-то немедленно заняться моим конём. Горячую воду — в мою комнату! Тебя — жду в кабинете, — на ходу отдал Хилберт отрывистые распоряжения управляющему.
Аштуг спешил в хозяйские покои, чтобы привести себя в порядок с дороги. Ему почему-то очень не хотелось, чтобы Филиппа впервые после долгой разлуки увидела его пыльным, грязным и потным. Хотя Хилберт понимал, что в походе, когда девушка служила ему и постоянно находилась рядом, он, чаще всего, был именно таким. Сколько раз, думая о Филиппе, он пытался вспомнить, что делал при ней, как выглядел… Например, он точно вспомнил, что несколько раз отливал при ней… Конечно, синеглазый всегда отворачивался, но, иногда, делал это не в самый первый момент, а только уже, когда замечал, что начальник торопливо достал из штанов… Сейчас Хилберта бросало в краску от этих воспоминаний, хоть видят Боги, он уже и не помнит то время, когда его что-то смущало в этой жизни.
Но теперь всё иначе…
Хилберт быстро вымылся и надел чистую белую рубашку, причесался и, даже, посмотрел на себя в зеркало перед выходом из комнаты!
Наверняка девочка ему очень благодарна за приют, спасение из армии и сохранение её тайны. Конечно, он был абсолютно уверен, что желанная синеглазка ляжет в его постель и так, но Хилберту безумно хотелось понравиться Филиппе. Он понимал: куда эта бедняжка денется? Она теперь, при любом раскладе, будет его. Хилберт даже не допускал мысли, что может быть иначе. И, несмотря на то, что иногда он страшно злился, не
