Амировых все такие — не верующие своим глазам, не слушающие зов своего сердца. Быстро идут на манипуляции, творят всякую дичь, а потом жалеют.
Да только их сожаление не вернёт те годы, когда я буквально разрывалась между работой и своими малышами. Мечтала, чтобы у моих детей тоже был отец и чтобы они бежали в его объятия каждый вечер, когда он возвращался домой с работы. Однако я так и не дождалась его возвращения целых пять с лишним лет…
Да, ещё не поздно. Все еще есть шанс быть вместе. И да, я воспользуюсь этим шансом. Не только из-за наших детей, а потому, что чувства никуда не делись. Несмотря на его косяки, я по-прежнему люблю Виктора и вопреки своей обиде и принципам, дам нам ещё один шанс — последний. И этот шанс он точно не упустит и не продолбит — уверена.
— Маша, — слышу тихий голос и снова холодная ладонь Виктории Сергеевны накрывает мою. — Мне необходимо поговорить с сыном, познакомиться со внуками. Иначе умру раньше того срока, что назначили врачи. Я умираю, Машенька. У меня рак. Неизлечимый. Куда мы только не обращались — никакого толку. А совесть грызет изнутри…
Она начинает плакать, а я раздражаться. Потому что у меня опять ощущение, что она манипулирует мной. Видит, что мне жаль ее, что я с трудом сопротивляюсь ее уговорам, наступает сильнее.
Я не могу согласиться. Но и отказать больному человеку не могу.
Будь проклято то идиотское чувство жалости внутри меня!
Телефон в кармане подаёт признаки жизни. Аккуратно выдернув руку из хватки женщины, достаю его и смотрю на экран, где вижу имя Виктора. Без раздумий отвечаю:
— Да.
— Ты где, Маш? В офисе я тебя так и не нашел.
— А как же совещание?
— Да неохота мне. Официальный отпуск на неделю взял и хочу провести время с тобой и с детьми. Так что я свободен. Ты скажи, где находишься?
Сглатываю, глядя на Викторию Сергеевну, которая смотрит на меня умоляющим взглядом. Кусаю нижнюю губу, но в итоге сдаюсь:
— Я тебе сейчас скину геолокацию. Приходи сюда. Только, пожалуйста, не устраивай спектакль, когда будешь тут.
— Что? Ты о чем? С кем ты там?
— Я жду, Вик.
Отключаюсь, кладу мобильный на стол. Наконец женщина улыбается, но сквозь слезы.
— Какой же я дурой была, — шепчет она, вытирая влагу с лица салфеткой.
— Я тоже была дурой. Которая поверила всем на свете, а в итоге оказалась виноватой. Плюс беременной от человека, который видеть ее не хотел.
— Прости, — шепчет, шумно сглатывая. — Прости меня, Маша. Умоляю.
— Ваши слова ничего не изменят, Виктория Сергеевна. Поэтому прекратите извиняться каждые две минуты.
Мы молчим некоторое время. Мать Виктора получает звонок. Не знаю, с кем она разговаривает, но сообщает, что ее сын должен прийти и она очень надеется, что он хотя бы сядет рядом с ней и выслушает. А потом отключается, сказав, что позвонит, когда освободится.
— Как там мои внуки? Саша и Даша, да? Такие красивые… Я видела их фотографии.
— Миша показал? — усмехаюсь.
— Да. Он единственный, кто меня понимает.
Мне хочется закатить глаза. Столько гадостей сделай, а потом возмущайся, что никто тебя не понимает…
— Все хорошо с вашими внуками. Рады, что их папа вернулся.
— Маш, что это значит? — раздается голос Виктора надо мной. Я даже вздрагиваю от его грубого тона. — Ты серьезно хочешь снова поверить этой женщине?
— Эта женщина твоя мать, — смотрю на него в упор. — И нет, я больше никому не верю, Виктор, но выслушать ее, думаю, стоит. Всё-таки нет идеальных людей. Ты тоже совершал ошибки, нет? И получил аж третий шанс. Так что не нужно меня в чем-то винить. Я просто не могу отказать больному человеку, хоть и очень хочется. К сожалению, не получается включить эгоистку внутри себя при всем моем желании. Она хочет с тобой поговорить, — киваю на Викторию Сергеевну. — Не знаю, что скажет, но просто выслушай. А что дальше — решать уже тебе.
Глава 40
Виктор смотрит на меня с некой злостью. Я его, конечно, понимаю, но еще я понимаю, что в нем больше говорит обида и боль за то, что самые родные люди его предали. Как бы он не приходил в бешенство от моего поступка, в то же время я уверена: он рад видеть мать. Ведь как-никак, она — его родная кровь. Родная душа, самая близкая женщина на свете. Какие бы она ошибки не совершала, пусть он простит ее и просто общается. После ее смерти может пожалеть, что не был рядом с ней в такие тяжелые времена.
Амиров слишком резко тянет стул на себя, садится рядом со мной — напротив своей матери и смотрит на нее в упор.
— Хотела поговорить? Я тебя слушаю.
Говорит очень грубо, но я вижу, как дёргается его кадык — он сглатывает, а это значит, что нервничает.
— Виктор, — выдыхаю. Он поворачивает ко мне голову, прикрывает глаза, явно поняв, что я хочу сказать, а потом едва заметно кивает.
Я хочу отойти на несколько минут, чтобы оставить мать и сына наедине. И, наверное, впервые за последнее время так рада телефонному звонку. Взяв мобильный, смотрю на экран, в котором красуется фотография Олеси.
— Я на пять минут, — сказав, встаю и отхожу от них, по пути принимая звонок.
Выхожу из ресторана, но сразу же жалею. От шума дороги я едва слышу голос подруги.
— Как вы там, Машуль?
— Все нормально, Лесь. А ты как? — тру пальцами переносицу. Что-то голова начинает болеть. Мне совершенно не понравился вид Виктории Сергеевны. И, несмотря на все то, что она сделала, почему-то в груди колет из-за ее состояния. Не хотела бы я, чтобы она была так серьезно больна.
— Круто, — по голосу понятно, что настроение у нее хорошее. — Наши голубки хорошо проводят время, да?
— Угу, — улыбаюсь. — Все окей. Но я вынуждена вернуться к своему мужчине. Так что поговорим потом, договорились? Когда я буду свободна.
— Господи, какие у нее словечки, — несмотря на шум вокруг, я так отчётливо слышу звонкий смех Олеси. — Ее мужчина, видите ли… Хорошо, дорогая, давай, я убежала. А вам приятного отдыха.
Возвращаюсь в ресторан. Издалека вижу, что Виктория Сергеевна плачет. Обстановка накалена до предела. Подхожу сзади — так, чтобы Виктор меня не видел и слышу его слова:
— Ты мне тогда сказала, что Маша не беременна! Я, сука, поверил тебе, в итоге пять долбанных лет не видел своих детей.
