— Спокойно! — Она перевела дыхание, когда он, оттянув резинку ее трусов, прижал дуло к копчику.
— Не дури, не то я продырявлю тебе твою славную попку. Поняла? И говори по делу и побыстрей.
Ричи привалился к ней, чтобы слышать разговор.
— Ну где же ты? — спросила мать.
Кармен сказала, что ей жаль, но она не может приехать.
Старая карга!
Ричи ткнул Кармен дулом в копчик.
— Мне нездоровится, — добавила она.
Ее мать заволновалась, в чем дело. Кармен ответила, что не знает, просто плохо себя чувствует. Ее мать запричитала, мол, дочурка съела по дороге какую-то дрянь. Вот сама она потому никуда и не ездит, что везде отвратительно кормят. Потом добавила, что, судя по голосу, Кармен не так уж и нездорова. А она вот чуть жива от боли, а врач, которому она звонила трижды, так и не перезвонил ей. Все они такие, эти врачи, им только выгодных пациентов подавай!..
Ричи согласился с ней. Врачи, которых он знавал в тюрьме, всегда относились к нему кое-как… Он удивился, когда Кармен вдруг резко сказала:
— Ты можешь хоть на минуту перестать думать только о себе и послушать? Я плохо себя чувствую. Ты все болеешь и болеешь, теперь моя очередь.
Ричи покачал головой. Ее мамаше это явно не понравится…
— Ну что ж, большое тебе спасибо… после всего того, что я для тебя сделала, — сказала мамаша и бросила трубку.
Провожая Кармен обратно к столу, Ричи пристыдил ее:
— Как тебе не совестно так разговаривать с матерью!
Перед Арманом стояла пицца, которую он ел, чтобы убить время. Ричи отправился в туалет. Кармен, по-прежнему в дезабилье, не отрывала глаз от «смит-и-вессона», который Ричи оставил на столе.
— А ты из пистолета когда-нибудь стреляла? — спросил Арман.
Вопрос застал Кармен врасплох. Какое-то время она смотрела на него, потом покачала головой.
— Хорошо, — кивнул Арман, глядя ей прямо в глаза и сожалея, что заговорил с ней.
Вошел Ричи, жуя жвачку, с наполовину застегнутой ширинкой и с журналом под мышкой.
— Ё-мое, Птица, ты опять хаваешь? Я ж те показывал, каким ты можешь стать!
Арман отодвинул пиццу, наклонился над столом, провел ладонью по животу и покосился на Ричи. Тот, усевшись за стол, открыл журнал и показал Кармен фотографию стодвадцатифунтового мужчины, лежавшего на кровати. Огромное тело и крошечная голова…
— Птица, — начал Ричи, не переставая жевать жвачку, — послушай, что этот мужик хавает. На завтрак два фунта бекона, дюжину яиц и десять рогаликов. На обед четыре бигмака, четыре двойных чизбургера, восемь порций картошки фри, полдюжины пирожков и шесть бутылок содовой. Ну как, я не отбил тебе аппетит?
Трепач хренов! Арман покосился на Ричи. Тот надул из жвачки пузырь и лопнул его.
— На ужин он съедает три бифштекса и гору картошки на гарнир. Птица, ты можешь себе представить, сколько этот парень срет? — Ричи покачал головой, разглядывая картинку в журнале. Когда он поднял голову, его рот растянулся в улыбке. — Знаешь, кто мог бы стряпать для этого мужика? Старушка Донна. Для нее это все равно что варганить жратву на весь долбаный тюремный блок! — Ричи повернулся к Кармен. — Донна Малри — зазноба Птицы.
Кармен взглянула на Армана и спросила:
— Почему он зовет тебя Птицей?
Арману понравилось, что она это спросила. Ее вопрос напомнил ему, кто он такой или кем был раньше.
— Меня вообще-то зовут Черный Дрозд, — сказал он ей с едва уловимой улыбкой.
— Он и Донна намыливались смотаться в Мемфис, — хмыкнул Ричи, лопая свой пузырь из жвачки. — Хотели побывать в «Грейсленде» и поглазеть на могилу обалдуя Элвиса Пресли. Правда, Птица?
Вот ведь сучара, этот панк! Хоть бы подавился своей жвачкой…
— И что дальше? — усмехнулся Арман, не отводя от него взгляда.
— Донна, эта потасканная телка, раньше была надзирательницей. Знаешь, просто сохла по зэкам. — Ричи подмигнул Кармен. — И я скажу те почему, ежели хочешь знать… — Ричи помолчал, надул пузырь розового цвета, очень большой…
Правая рука Армана вынырнула из-под пиджака, сжимая браунинг. Ричи не смотрел на него. Арман передернул затвор, досылая патрон в патронник. Теперь он не спускал глаз с розового пузыря.
— Сейчас ты получишь свое, как и все остальные, — сказал Арман, он же Черный Дрозд, он же Птица, и выстрелил прямо в середину розового пузыря. Звук от выстрела получился громким. Громче, чем ожидал Арман. Ричи дернулся, голова у него откинулась назад, а затем упала на журнал на столе.
Кармен даже бровью не повела. Арман поднялся, положил свой браунинг рядом с пистолетом Ричи, снял со спинки стула куртку Уэйна и накрыл голову и плечи Ричи. Кармен не мигая смотрела на куртку мужа, на надпись «Монтажные работы. Америка», на синие буквы на серебре, на брызги крови на стене…
— Знаешь, что он сделал? — спросил Арман. Кармен перевела на него взгляд.
— Назвал меня Птицей в последний раз, вот что он сделал, — сказал Арман и пошел на кухню.
Кармен осталась наедине с браунингом, со «смит-и-вессоном» и с трупом, накрытым курткой Уэйна.
— Я не птица, — сказал Арман, вернувшись с бутылкой виски в руке. — Все, что я знаю о птицах, мне рассказывала моя бабушка. Но это было так давно, что я почти все позабыл. — Он сел на свое место и налил в стакан виски. Потом поднял стакан в ее честь и отпил глоток. — Как-то раз ей вздумалось превратить меня в сову. Я сказал, не хочу быть совой, хочу быть черным дроздом. Она не возразила. Потом я торчал в дымном вигваме черт знает сколько времени. И вышел оттуда голым, обмотавшись одеялом. А она все била в свой барабан и бормотала заклинания. А когда перестала, велела мне сбросить одеяло и лететь. Я так и сделал, вскинув руки вверх. И ничего не случилось. Я по-прежнему чувствовал свое тело. Я сказал ей, что я не черный дрозд, а прежний я. Тогда она спросила, когда я мылся последний раз. И я ответил, что накануне. Оказывается, перед ворожбой надо не мыться целый месяц. Так я и не сделался черным дроздом. — Он снова поднял в ее честь стакан. — Вот такая моя история, не знаю, поняла ты ее или нет. — Он отпил глоток.
— Кому охота быть черным дроздом, — заметила Кармен.
Арман улыбнулся.
— А ты бы какой птицей хотела стать?
— Никакой, — ответила она. — Я хотела бы стать кем-то другим.
— Хорошо, кем же?
— Может быть, оленем…
Арман кивнул, задумался.
— Хотя… — оттянув топ у горла, она опустила голову, принюхиваясь, — они ужасно вонючие.
— Мы все порой вонючие, — сказал он. Она помахала рукой перед лицом.
— Но не до такой степени! От этого запаха может стошнить. Можно я пойду переоденусь?
