Петр Ильич раз за разом прокручивал в памяти произнесенные шантажистом фразы, подсознательно не желая вникать в смысл того, что таилось за ними. А за ними таился заговор в рядах ФСБ и, возможно, даже заговор против государственной власти. Все зависит от того, как собирались использовать полученные деньги.
Елагин был умным человеком, и он прекрасно понимал, что человек, позвонивший ему, не рассчитывал на то, что генерал поддастся на шантаж.
Его фотографии с любовницей и услуга, которую неизвестный требовал от него, были слишком неравноценны, как если бы школьника шантажировали тем, что он тайно курил в туалете, и взамен требовали от него отрезать голову учительнице или взорвать здание школы.
Теперь генерал был уверен, что заместитель министра финансов не имел к шантажу никакого отношения. Если бы он хотел ввязаться в это дело, он бы действовал другим способом.
Скорее всего это кто-то из органов, кто хочет положить конец преступлениям, совершаемым при пособничестве секретных служб, но не может или боится действовать в открытую. Итак, фотографии — это только предлог, чтобы привлечь его внимание к убийствам и злоупотреблениям, совершаемым с помощью СОУД. Вопрос в том, как теперь действовать.
Елагин понятия не имел о том, что происходит за его спиной, но он не был бы генералом ФСБ, если бы сразу интуитивно не почуял, откуда ветер дует, если, конечно, предположить, что шантажист сказал правду.
"Значит, он потребовал СПИСОК и киллера. Ничего себе заявочки! Или этот парень полный идиот, или он чертов самоубийца, — горько усмехнулся генерал. — Впрочем, это почти одно и то же”.
* * *
— Ну вот. Дело сделано, — с облегчением выдохнул Крестовоздвиженский. — Хотел бы я сейчас посмотреть на лицо генерала. Теперь надо подумать, как позволить ему или тем, кто связан с убийствами, “случайно” вычислить меня, чтобы подослать ко мне киллера.
— Все будет зависеть от поведения Елагина. Вполне вероятно, что он понятия не имел о том, что творилось у него за спиной. Что, если генерал решит сам во всем разобраться?
— Но ведь это был твой план, — удивленно заметил Гоша. — Выходит, теперь ты не уверен в нем?
— Это было первое, что мне пришло в голову, — пожал плечами Игорь. — Если учесть, что мы не имели возможности действовать общепринятыми методами и по официальным каналам, это было единственное, что нам оставалось делать. Я же не господь бог, чтобы предвидеть будущее. Наш план может сработать, но с тем же успехом он может и провалиться.
— То есть как это он может не сработать? — изумился Гоша. — Я был абсолютно уверен в том, что ты знаешь, что делаешь.
— Спасибо, что веришь в меня, — усмехнулся Филимонов.
— А что теперь? Снова допросим Денисова? Попросим его составить список людей, имевших доступ в его квартиру?
— Почему бы и нет? Следующий разговор с Елагиным у нас только завтра.
— Эй! А ты что молчишь? Что это с тобой? Вид у тебя какой-то странный, — обратился Крестовоздвиженский к Юре Демарину.
Демарин поднял на него взгляд, вялый, как лежалый картофель.
— Плохо мне, — слабым голосом пожаловался он.
— Ты что, заболел? — встревожился Гоша, заботливо щупая ладонью лоб напарника. — Температуры вроде нет.
— Меня мутит. Съел, наверное, что-то не то за завтраком.
— А что ты ел? — заинтересовался Крестовоздвиженский. — Сейчас на рынках сплошь тухлятину продают.
— Сосиски с кетчупом. Три штуки.
— Сосиски? Да ты совсем спятил. В них же из экономии макулатуру добавляют и вообще всякие отходы, которые даже на начинку пирожков не годятся. Я однажды в сосиске крысиный коготь нашел. Сначала хотел жалобу накатать, а потом подумал: а что от этого изменится?
Игорь бросил на Демарина подозрительный взгляд.
— Ты уверен, что дело в сосисках?
— Понятия не имею. Может быть, кетчуп попался несвежий?
— А тут не замешана Селена Далилова?
— Она-то тут при чем? — вспыхнул Юра. — Я же говорю — меня мутит.
— На что это ты намекаешь? — оживился Гоша. — Уж не хочешь ли ты сказать, что наш образчик моральной устойчивости влюбился в сюрреалистическую проститутку?
— Вообще-то, все симптомы налицо.
— Ну, знаешь! Это уж ни в какие ворота не лезет! — взвился от возмущения Демарин, — За кого ты меня принимаешь? Чтобы я связался с подобной женщиной! Да на ней же пробы негде ставить!
— Я же не говорю, что ты с ней связался. Связаться и влюбиться — это не одно и то же, — с невинным видом заметил Филимонов.
Крестовоздвиженский хихикнул.
— Наконец-то! Теперь я отомщен. Этот супермент постоянно меня ругал, что я влюбляюсь не пойми в кого и не могу на работе сосредоточиться, а сам-то! По уши втрескался в автора “Мастурбатора, еще более великого”. Какая уж тут работа, когда нашего праведника аж мутит от любви. До такого состояния даже я не доходил!
— Все! Достали вы меня! — озверел окончательно выведенный из себя Демарин. — Тоже мне друзья! У человека пищевое отравление, а они, вместо того чтобы оказать моральную поддержку, невесть что несут. С меня хватит! Можете допрашивать Тараса, можете шантажировать генерала, можете шляться по квартирам голых развратных сюрреалисток — мне наплевать. Лично я отправляюсь домой, приму питьевую соду и лягу в постель.
Юра выскочил из машины и с грохотом захлопнул за собой дверцу.
— И не забудь сделать промывание желудка! — высунувшись в окошко, крикнул ему вслед Гоша.
* * *
Марина Буданова, в изнеможении раскинувшись на кровати, не отрываясь, смотрела на блестевшее от пота эбеновое тело Мапоты. На ее лице застыло глуповато-счастливое выражение, свойственное тинейджерам, вкушающим пока еще невинные прелести первой взаимной любви. К ее удивлению, она и чувствовала себя как влюбленный подросток, словно не было нескольких лет унизительного брака с Егором, словно не существовало длинной череды мужчин, прошедших через ее постель и через ее сердце. Казалось, она заново родилась. На нее с улыбкой смотрел мужчина, с которым она хотела бы разделить не только будущее, но, хотя это звучало парадоксально, и свое прошлое, несмотря на то, что это было невозможно даже теоретически.
Марина задумалась о том, каким Мапота был в детстве. Она представила, как растет рядом с ним, как они постепенно влюбляются друг в друга, становятся любовниками, потом мужем и женой… Только он. Один в ее жизни. Он — и больше никого. Ни страданий, ни боли, ни унижений, ни душевных травм, ни постоянного страха новых измен и новой боли… Боже, как это было бы прекрасно!
— Выходи за меня замуж, — неожиданно сказал мулат.
— Что?!!
— Я попросил тебя стать моей женой.
— Ты это серьезно?
