кинжал-нож, трико-верблюд.
В дополнение к нескольким сотням пар родственных и не связанных друг с другом слов мы проиграли Леонарду тот же сигнал коррелированного шума, что использовали и для тестирования Дебби более пятнадцати лет назад. Короткие всплески тщательно контролируемого шума, подобно статике от старого радио, которая проскакивает между радиостанциями, когда вы поворачиваете циферблат. Оценивая, была ли электрическая активность разной для родственных и несвязанных пар слов и производили ли слова изменения, отличающиеся от сигнально-коррелированного шума, мы надеялись выяснить, на что способен мозг Леонарда. В сущности, похоже на то, как мы исследовали Дебби, только на сей раз мы использовали оборудование раз в шестьдесят дешевле и проводили эксперимент в гостиной Леонарда.
* * *
Тестирование с помощью ЭЭГ заняло довольно много времени, но вот наконец мы закончили. Дамиан осторожно просунул пальцы под сетку по обе стороны головы Леонарда и потянул, снимая «шапочку». Тот не шелохнулся. Он вообще почти не двигался в течение исследования. Это было очень важно: чем меньше движения, тем больше вероятность того, что мы получим хорошие, чистые данные из мозга Леонарда.
Дамиан упаковал оборудование, и мы все вместе, включая Уинифред, вышли к нашему ЭЭДжипу. Я заметил припаркованный на подъездной дорожке серый «Форд Мустанг». Такой автомобиль совсем не вязался с характером Уинифред, и я спросил ее, чья это машина.
– Любимая машина Леонарда. Я иногда катаю его на ней. И вижу, что ему это очень нравится!
Уинифред упомянула, что давно решила жить так, как они с Леонардом планировали до его болезни.
– Я все же хочу отвезти его на Гоа. Надеюсь, у нас получится. Хочу, чтобы он побывал дома. Когда я говорю о путешествии в Индию, у него меняется выражение лица. Он широко раскрывает глаза. Он не забыл, как мы мечтали, что вместе навестим его родителей.
Уинифред спросила о моей книге и сказала, что будет рада помочь, если что-нибудь потребуется.
– Я давно решила: молчать нельзя, – заявила она. – Леонард и другие с таким же диагнозом заслуживают, чтобы их услышали. Если ваши тесты не видят, как работает мозг Леонарда, значит, вам нужно создать другие, более точные!
Слова Уинифред крутились у меня в голове всю дорогу, пока мы мчались в Лондон по 401-му шоссе. «Леонард и другие… заслуживают, чтобы их услышали», – сказала Уинифред. Она и была их голосом. Уинифред напомнила мне, что наука о серой зоне имеет огромное значение – благодаря ей мы помним о ценности жизни, каждой жизни. Стремление раскрыть вездесущий характер сознания неизбежно возвращает нас к рассмотрению множества методов, каждый из которых уникален. Внутри человека – огромный скрытый мир, выстроенный им за годы накопленного жизненного опыта; его личный мир.
* * *
Приблизительно через месяц я позвонил Уинифред из офиса в университете. Лаура, как всегда, сидела рядом со мной: мы с ней двадцать минут тщательно анализировали результаты ЭЭГ Леонарда.
– Как дела у Леонарда? – спросил я.
Уинифред отвечала все так же оптимистично:
– Ему лучше с каждым днем! Он даже издает звуки!
Безграничный оптимизм Уинифред был заразителен.
– Прекрасно! К сожалению, хороших новостей у меня для вас нет. Мы старались, но так и не обнаружили доказательств того, что мозг Леонарда различает слова и звуки без слов. Однако я рад слышать, что физическое состояние Леонарда улучшается, – добавил я, стараясь говорить уверенно и почти весело.
