Помните, я упоминал в письме о «брухо» (нечто вроде колдуна) по имени Педро? Некоторые называют его «Эль Легатеро», поскольку он умеет ловить аллигаторов живьем. Вы, вероятно, помните, что он велел Франсуазе есть сырых королевских аспидов, чтобы излечиться от рака, но она съела одного, больше не смогла, и ремиссия прекратилась.
Так вот, несколько дней назад он снова пришел, сказал, что с одним индейцем проведет в поселке сеанс исцеления, и пригласил нас. Он заявил мне: «Приходите оба, потому что причина болезни сеньоры наполовину кроется в вас». Это меня настолько озадачило, что я просто не знал, оскорбиться или рассмеяться. Впрочем, у меня вообще не хватило духу ответить, поскольку человек этот весьма серьезен, и его таинственность положительно внушает благоговейный трепет. Он очень высок и худощав, а мускулы у него на руках – словно у тренера из Иностранного легиона; одежду он шьет из шкур добытых зверей. Как-то по просьбе дона Педро (помещика с самолетом) он выследил распоясавшегося ягуара и убил, подстрелив в глаз, не попортив шкуру. Не понимаю, как можно так здорово стрелять из старого мушкета! Да, еще он очень седой и величавый, и, должен сознаться, приглашение его звучало скорее приказом.
Франсуаза устала и ослабела, я уж было решил ее не возить. Но в конце концов мы все-таки проехали пятнадцать километров по жуткой грязи и увидели, что поселок находится в осадном положении, только осаждающих не видно. Поперек улицы громоздятся баррикады с колючей проволокой, и все вокруг, даже дети и женщины, вооружены до зубов. Я спросил у одной женщины, что происходит, и она ответила: «Солдат поджидаем». Я спросил, они часом не коммунисты ли и революционеры, а она посмотрела на меня, как на полоумного, и расхохоталась. Но хоть показала, как пройти на сеанс исцеления.
Он проходил в ужасно грязной маленькой «чозе» (это такие горные хижины); когда мы вошли, там было совсем темно, я видел лишь костер посередине. Чей-то голос произнес: «Садитесь», и я догадался, что это колдун Педро. Выглядел он зловеще: лицо в полумраке, голый, только повязка на чреслах, по всему телу пляшут красные отсветы огня. Он спросил: «Вы не ели ни мяса, ни сахара, ни соли?» – и я ответил, что нет, не ели.
Педро велел рассказать о наших недугах, и женщина рядом со мной сообщила, что она – проститутка (простите, матушка, за подобное упоминание), и от усердного занятия ремеслом ее постигло заболевание спины. Звали женщину Долорес. Потом выступил человек по имени Мисаэль, немного похожий на Педро, тоже высокий и мускулистый, примерно тех же лет. Он сказал, что пришел вместо маленького сына, сильно обожженного. Мне показалось несколько странным, что можно исцелиться за кого-то, но другие восприняли это как должное. Был там еще индеец – сказал, что его зовут Аурелио; личность весьма странного вида: монголоидное лицо, длинная коса, очень маленький и коренастый. Он заявил, что поможет Педро связаться с духами, и все переговаривался с кем-то невидимым и называл его «Гвубба». Мне показалось, он не совсем в себе – или совсем не в себе.
Педро с индейцем закурили по огромной сигаре и наполнили флягу какой-то дрянью, которую называли «айауаска»; думаю, слово из языка кечуа, но не знаю, что оно означает. Потом нас всех заставили выпить по полной фляге снадобья; Педро при этом монотонно бубнил, а индеец гремел погремушкой гремучей змеи. На вкус напиток был отвратителен: маслянистый, горький и обжигал горло, я чуть не подавился.
Мы просидели около часа, те двое бубнили и трещали, и вдруг Аурелио сказал: «Духи здесь». В тот же миг на меня накатила жуткая тошнота, и Франсуазе тоже подурнело. Сердце у меня заколотилось, я вдруг потерял способность ориентироваться. Сидеть прямо не мог, потому что не понимал, где потолок, где пол, а где стены. Я ничего не видел, только перед глазами плыли яркие цветные полосы и капли – голубые в основном, – и большие пурпурные светящиеся шары мчались ко мне и уносились прочь. Стены хижины то наваливались так. что я не мог вздохнуть, то отодвигались на много километров, и я чувствовал себя крохотным муравьем. Пот катил с меня градом, и я не мог дышать.
Потом я очутился дома, сидел под бугенвиллией и любовался луной, затем во Франции, снова был ребенком и пытался сорвать фигу, но она висела очень высоко, я не доставал, а потом я вернулся в хижину, только никого в ней не увидел. Я пополз, ища остальных, но пол кренился, и я соскальзывал, а потом все перевернулось вверх ногами, и я полз уже по потолку. Я совсем одеревенел, едва мог шевельнуться; звал на помощь, но из горла вырывалось только сдавленное повизгивание.
Наконец все успокоилось, те двое по-прежнему бубнили и трещали. Только я подумал: «Слава тебе, господи, закончилось», – как они начали превращаться в зверей. В бизонов, лам, вискачи, ягуаров, туканов и кайманов, так быстро и внезапно, что я, забыв тревогу, смотрел, как зачарованный. В какой-то момент я видел красивую девушку с волосами до пояса – она стояла позади индейца, положив руки ему на плечи.
Когда это закончилось, Педро подошел к лежащей Франсуазе. Он расстегнул на ней рубашку и обнажил груди – не могу без содрогания вспоминать это кошмарное зрелище. Педро взял в рот одну грудь и сильно всосал. Отошел к костру и стал сплевывать. Вы не поверите, матушка, из слюны образовался скорпион! Он упал на уголья, заметался и обратился в пепел. Педро проделал то же самое со второй грудью, сплюнул в костер – что бы Вы думали? Метровую змею – она извивалась, пока не сгорела. А затем он подошел ко мне и высосал из моего живота колючий кактус!
Вот тут я лишился чувств, а когда пришел в себя, Аурелио с Педро начали все заново, и опять пришлось пить «айауаску». У меня голова пошла кругом, когда я понял, что вижу затылком! Чтобы видеть, приходилось поворачиваться спиной. Потом Аурелио что-то мне сказал, голос шел у него из глубины и звучал так жутко, что я от ужаса упал в обморок и очнулся только наутро, а во рту был такой вкус, будто я сжевал старый башмак, набитый «пармезаном».
Все уже пришли в себя, и Педро спросил: «Не желаете глотнуть?»; он дал мне чашечку с очень крепкой чактой. Она, наверное, прожгла в желудке дырку, но мне вмиг полегчало. Я спросил у Педро: «Рак у моей жены возник естественно, или вы мне сейчас скажете, что его злые духи вызвали?»
Он очень серьезно ответил: «Задумайтесь и поймете: всё естественно, и всё есть духи».
Маменька, я прямо вижу, как Вы беспрестанно креститесь, читая эти строки, но должен сообщить Вам нечто удивительное: за эту неделю у Франсуазы очень быстро началась ремиссия и впервые за многие месяцы засветились глаза, она счастлива! Говорит, что ей представали те же видения, что и мне, а когда я находился без чувств, ей явился ангел. Двуполый ангел! В одной руке он держал копье, в другой – весы, он поцеловал ее в губы, и она вся затрепетала. Франсуаза убеждена, что это архангел Рафаэль, хотя сама не знает, почему. Мы просто вне себя от радости, что она поправляется! Вы только представьте, я готовился к тому, что она через несколько недель скончается, и так было тяжело на сердце, а теперь душа поет, как птица!
Словно считая, что не вполне нас удивила, судьба наслала невероятную напасть – благотворную, спешу добавить. Вы, вероятно, заметили (да и как такое пропустишь) следы грязных лап на этом письме и необычно корявый почерк. Это оттого, что, пока я писал, большая черная кошка пыталась усесться на бумагу и лапой цапала перо. «Что ж тут странного? – слышу я Ваш вопрос. – Мой сын любит кошек». А то странно, матушка, что кошки заполонили нас буквально в библейских масштабах. Я описать не могу, сколько тут этих животных, явившихся из ниоткуда. Они сидят на столбах и на воротах, сладострастно валяются на крышах и на ветках, они в моем джипе, в доме, в конюшне, на поле. Я не могу, как привык, посидеть вечерком перед домом – три-четыре кошки тотчас вскакивают ко мне на колени и на плечи, да еще возятся в гамаке Франсуазы на веранде. Когда моешь руки, приходится сначала вытаскивать их из раковины или выгонять из ванной, чтобы принять душ перед сном. Утром мы с Франсуазой просыпаемся, взмокшие от пота, под тяжестью кошек, что развалились у нас на кровати; иногда они будят меня, засовывая в ухо шершавые язычки и мурлыча. Щекотно – ужас!
