томатов разбередил пустой желудок. На обед я не пошел, увлекся работой, а до ужина далеко, придется потерпеть. Может, съесть вон тот розовый овощ?
Даня все время пропадал в теплицах. Возводил новые, высаживал другие растения, щедро поливал их талой водой, разве что песни не пел. За последние недели томаты и огурцы так разрослись, что мы едва успевали их подвязывать и окучивать. На лице фанатичного овощевода с каждым днем появлялось все больше и больше морщин счастья и радости, но он строго настрого попросил меня не говорить Лимии об успехах его земельных трудов, мол, пусть Серебрянка, как он ее ласково называл, своими, живыми, занимается и не лезет в его огород.
Усмехнувшись, я отступил к деревянной лавке, устало присел, стер рукавом испарину со лба. С Даней работать веселее, без него тоскливо и ненужные мысли лезут в голову.
Стоило на миг прикрыть глаза, как перед взором появился худой стан, молочная кожа, нежно-розовые губы, длинные снежные волосы и метельные радужки.
Нужно действовать. Распахнув глаза, хлопнул себя по коленям. Придется рано или поздно.
Значит, вернемся домой и развяжемся с Любавой, если это возможно. Папа должен знать, как это сделать. Его же артефакт. Другого выхода я не вижу, не держать же Белянку насильно.
Я зашипел, сцепив зубы.
Нельзя ее так называть. Привыкаю, ласкаю имя и прозвище на языке, будто целую ее, а она… другому отдана. И от этого осознания душу бесконечно крутило в черной воронке.
Только бы девушка согласилась и позволила забрать ее на Энтар, потому что я погибну без сердца. Пережить, что она испытывает чувства к другому, попытаюсь, отстранюсь, запрещу себе думать об этом. Забуду Белянку, как только осколок деактивируем.
Смахнув с пальцев крошки земли, вновь прикрыл глаза, но меня вдруг дернуло от мысли.
Я даже подскочил с лавки.
Любава ведь была невинная! Кто этот другой, что не тронул ее, но успел влюбить в себя? Она не была обручена до бала, не была связана договором исполнения и вела себя независимо на балу, не казалась влюбленной и легко шагнула в портал, сбегая.
Что-то здесь не вяжется. Крутится перед глазами, но никак не сложится в картинку.
Я словно увидел внутренним взором сбитую фигуру конкурента, его крупный силуэт. Словно он тащит Любаву к себе, забирая, выдирая из моих рук с кровью. Единственное, что я мог сейчас, это желать его смерти. Быстрой и необратимой. Еще никогда не был так близок к убийству. Только то, что я не знаю имя этого гада, и сохраняет ему жизнь.
Но сил бороться за Любаву, влюблять в себя и ухаживать у меня почти не осталось. Вернее, иссякло острое желание в бесконечной борьбе за тепло. Фраза о любви словно впилась в средоточие моей магии и жрала живьем, забирая последние капли жизни. Кажется, я даже замерзать стал быстрее. А вера, что все получится, угасала, как светило на горизонте пустоши.
Я уже и сам не знал, зачем мне отношения с такими трудностями. Привык получать все легко, потому вместо попыток сблизиться с Любавой, возился около колесницы, изредка отрываясь от работы на прополку растений. Это помогало отстраняться от внутреннего колотуна и раздрая.
В ремонте машины я почти не продвинулся. Все зря, лишь потраченное время и силы. Деталей не хватало, повреждений слишком много, руки опускались от беспомощности. Механизм несколько раз запустился, но даже от слабой нагрузки полетела ходовая часть, оси перекосило. Капсуль я снял, чтобы случайно не разбить, и спрятал его в темном сухом помещении около конюшен, накрыв соломой. Как я от озера добрался до замка на сломанной колеснице, ума не приложу, на чистом везении. Пришлось разбирать механический блок и все заново собирать, ослабляя неважные части, усиливая те, которые помогли бы машине перелететь большое расстояние и пронзить пространство.
Но я понимал, что это все равно жуткий риск.
Выбрался из теплицы, набросил дубленку на мокрую от пота рубашку и, не застегиваясь, поплелся к замку. Не обращая внимания на студёный холод, что тут же бросился обнимать вспотевшие плечи и щекотать ребра. Пытаясь думать, о чем угодно, только не о Любаве…
Она сводила меня с ума, выматывая последние силы.
Мысли о ней терзали, как злые собаки, растаскивая душу по углам. Было нечто, глубоко сидящее в груди, между стылым холодом и колючим льдом, и это что-то не давало покоя.
Ощущение.
Едва тлеющее среди бурана и вьюги. Такое слабое, невесомое, будто легкий снежный пух, что тает от прикосновения тепла. Я не мог уловить его, а когда напрягал голову, чтобы сблизиться с ускользающей истиной, в висках взрывались колючие иголки. Приходилось отступать. Но я снова и снова возвращался к этому ощущению… забытому… нужному. В этом ощущении прячется правда. Если я вспомню, откуда оно и почему возникло, я пойму происхождение зверской тяги к светлоликой девушке.
Приложив ладонь к пустой груди, чуть сместил руку на раскрытый на коже цветок, алые лозы набросились на пальцы, жадно обвивая каждую фалангу. Я мог поклясться, что росток был со мной задолго до встречи с Любавой, а осколок, что дал отец, лишь пробудил его.
Тряхнув головой, я сжал зубы до скрипа. Это сможет объяснить только король Криты. Вот почему они с матерью в гляделки играли, когда я вернулся из академии!
Неужели папа не просто так меня сюда отправил? Именно на Ялмез. Или дело все-таки в невесте?
— Можно я еще посплю, Син? — взмолился Ялик, потирая между собой ладони, зябко потряхивая плечами. — Зф-ф-ферский холод. Даже на се-ввере Криты таких морозоф-ф не помню.
— Когда ты там был последний раз? — я скептически выгнул бровь, а друг лишь отмахнулся. Не был никогда, я знал наверняка.
Ялик, потихоньку оправившись после черноты, тоже стал выбираться наружу, бесконечно кутаясь в дубленку и ворча, что из-за меня нормально не высыпается.
Рыжий ленюх. Ему только есть и спать. Хотя выглядел помощник неважно, если честно. Чайные глаза потемнели, тело исхудало, проявив костлявую нескладную фигуру помощника, рыжие волосы напитались темноты и отдавали багрянцем.
Орин же напротив помолодел, окреп и спокойно ступал на сломанную ногу, что чудом срослась. Он помогал по хозяйству девушкам, ухаживал за лошадьми и взялся чинить старую котельную, чтобы наладить подачу горячей воды в спальни, и жаровни, чтобы для готовки не использовать ценную магию. Я даже не ожидал такого рвения к хозяйству от холодного и молчаливого возницы, потому не настаивал на его присутствии около себя в виде охраны. Уж тут мне точно никто не угрожает.
— Будешь
