голубятни, случайно?
– Обижаешь, нашальнике, – Тагир выщипнул из заднего кармана сложенный листочек.
– Сверяй, – Адиль придвинул к нему распечатки.
Тагир уже итак на зубок выучил номера и сразу считал их внутри обведённого красной пастой вызова.
– Ты как хоть уже в курсе всего, скажи мне? Я тут скачки устраиваю туда-сюда по всему городу, а Адя уже распечатки мои чиркает.
– Вот именно что твои. Без них у нас ещё бы пару дней ушло, чтобы это гавно прижать. Точнее, жать его пока нечем. Но мы подождём. Он взял заказ с соседнего дома, прикинь. Со времени смерти меньше получаса прошло. Труп ещё отсыть не успел, а эта мразь уже вся в работе. Я по карте проверил. Идем, покажу.
Адиль приобнял своего «швайсдога» и повёл к себе. От Медведицы на карте осталась одна Дубхе, обтыканная флажками в тех местах, где рассредоточатся свидетели последней песни Гурама.
70
Счастливая обладательница единственного на всю школу розового мехового ободка Марьям Кулиева очень скоро узнала, что хотел от неё Молчаливый Боб. Парень, который вблизи оказался гораздо симпатичнее, возник из ниоткуда и подхватил её, когда Марьям едва не упала на последнем метре подмёрзшего тротуара у входа в парк.
С последней их встречи борода стала куда ухоженней и аккуратней, но кепка всё так же пятила козырёк, открывая выразительные брови и правильный нос. Он был предельно тактичен и не совершил ни одного лишнего прикосновения кроме тех, что были необходимы для того, чтобы она встала на ноги. Пока он поднимал её, девочка успела заметить, что кепка была утепленная и довольно дорогая. Похожую модель той же фирмы купил себе отец Марьям, недавно вернувшийся с международной медицинской конференции из Италии. «Ушки» выпускницы 33 гимназии были родом оттуда же. Парень первым прервал затягивающееся молчание и немного вогнал её в краску своей прямолинейностью:
– Ты наверно думаешь, – «Что он за мной таскается!?».
– Чтож, вижу я тебя не первый раз, ты прав. Но я так не думаю, – Марьям почувствовала пунцовые импульсы, подкатывающие к лицу, и решила перейти в контратаку, – Хотя, признаться, первый раз я уже намеревалась подойти и спросить – «Ты что-то хотел?».
– Я хотел, чтобы ты просто осталась цела и невредима.
Он улыбнулся, глядя, как на сложенных бантиком губах застывает её следующая фраза. Устоять от ответной улыбки на столь обезоруживающий ответ Марьям не смогла.
– Спасибо.
– Ты не против, если я тебя провожу? В парке ещё немало коварных мест. Начиная с этой лестницы.
– Не против, – Марьям оперлась на его руку и скинула ухогрейки, уши горели так, что надобность в них отпала надолго.
С тех пор он появлялся в её жизни всё чаще, вновь возникая словно из ниоткуда в разных частях парка. Причём зачастую в такие моменты, когда Марьям ненароком оборачивалась в поисках его. Когда она поворачивала голову обратно, он уже сидел на ближайшей скамейке или вовсе шёл рядом, отчего она постоянно вздрагивала.
Провожать её он не перестал, даже когда сошёл гололёд. Когда проклюнулась первая листва, она поймала себя на мысли, что опасность падения вроде бы давно миновала, и поняла по его глазам, что он думает о том же. Тогда он взял её за руку первый раз не из соображений безопасности. Руки у него были очень крепкие, и было очень приятно чувствовать под своей ладонью его мозоли. Вскоре она не удержалась и провела по ним большим пальцем, отсчитывая наращенным ногтем каждый бугорок. Скоро она решится и покрасит ногти в более вызывающий цвет, а пока хватит и телесного с блестками, а так же самого факта, что они у неё почти на сантиметр длиннее обычного.
Но что-то в нём всё равно не давало ей покоя. Она не знала, крылась ли причина в его стихийных появлениях, звонках с непонятных номеров за полночь, всё настойчивее проскальзывающих попытках прокатить её на машине. Скорее все эти факторы тревожили её во главе с ещё одним – он никогда не провожал её до дверей, а всегда отпочковывался в разных направлениях за несколько кварталов от её дома. Она ясно дала ему понять, что он ей нравится, но такими методами он ни на что кроме дружбы может не рассчитывать. Марьям восхищалась своим отцом за то, что он никогда не давил на неё в таких делах, и она не собиралась злоупотреблять этим доверием.
Вскоре он неожиданно исчез из её жизни. Марьям который день возвращалась через парк одна, осознавая как привыкла к нему, даже, несмотря на его непонятные намерения. Она прокручивала в голове их последний разговор, стараясь вспомнить, не была ли он слишком резка с ним, и, зайдя за ворота, не заметила стоящего в их дворе мужчину. Высокий брюнет с длинным руками и седой прядью в зачёсанной набок челке о чем-то говорил с её отцом. Вскоре гость объяснил Марьям, чего от неё на самом деле хочет Молчаливый Боб.
71
Сдав русский на «отлично» Марьям, как и обещала отцу, закрыла выпускной год на все пятёрки. Но главный экзамен ей предстоял со дня на день. Молчун Боб уже успел предстать ей в исхудавшем обличии, выстрадывая последние куплеты своей песни. Она думала, что самым трудным будет заставить себя вдохнуть его допинг, но куда труднее было отыгрывать сожаление, изображая готовность принять вместе с ним его муки.
Очень скоро она заметила, что начинает вживаться в свой образ, и подумывала об актёрском факультете, как одном из возможных путей, на который ей предстоит встать по ту сторону школы. Как ей признался однажды этот псих, он тоже когда-то хотел стать актёром, но не проучился и двух лет. Марьям начинало казаться, что он раскрыл её игру, но встречи продолжились. Как оказалось, это был просто очередной гимн по утраченным возможностям, который он любил заводить в накуренном состоянии. Тогда она успокоилась и окончательно вжилась в свою роль.
Единственное, что продолжало не давать ей покоя – это Гурамово зелье. Эффект от него наводил на Марьям ужас, и она не понимала, как те девочки позволяли ему пичкать их этим. Но, главным образом, её пугала резкая потеря контроля над своим телом, который ей очень понадобится, когда они окажутся там наверху. Отец знал, как быстро привести её в чувство, когда она возвращалась домой за полночь, но там отца уже не будет. Они уже начинали ненароком проезжать новую 18-этажку. Марьям, все свои годы прожившая не выше трёх метров над землей, представить не могла, что
