блин! Когда такой человек, как Ивар, говорит подобное, это очень-очень неприятно. Потому что вполне может означать, что именно сейчас он размышляет: не выдать ли наглецу по полной программе.
Я не стал оправдываться. Дать слабину — еще хуже, чем проявить дерзость.
— Если бы на твоем месте был кто-то поглупее, я бы спросил, понимает ли он, что делает, — всё тем же задумчивым голосом проговорил Бескостный. — Но ты умен, Ульф-хёвдинг, и я не стану попусту тратить слова. Раз ты решил вновь испытать свою удачу, твое право. Мне тоже любопытно узнать, насколько благоволят к тебе боги. Нет, Ульф-хёвдинг, я не стану тебя удерживать. Поступай как хочешь, — разрешил Рагнарсон. — Пожалуй, будь я не конунгом, а простым хускарлом, я бы испытывал свою удачу так, как это делаешь ты сейчас, однако моя удача — это удача конунгов, и должна хранить не только меня, но и тех, кто следует за моим знаменем. Если мы вновь встретимся, Ульф Вогенсон, постарайся не забыть мои слова: такому, как ты, лучше служить такому, как я.
— Я не забуду, — честно пообщал я. Лишь бы отпустил, а там уж… как-нибудь. — У меня скоро свадьба. Надо подготовиться.
— Знаешь, что станет моим подарком на твою свадьбу? — спросил Ивар.
Я покачал головой.
— Твоя доля от выкупа с английского конунга.
Я рассыпался в благодарностях. Искренних. Потому что ожидал чего угодно. Вплоть до полоски стали в живот. Я знал, что Ивар может убить меня в любую секунду. Собственноручно. И я ничем не смогу ему помешать. Мне достаточно было один раз с ним побороться, чтобы понять: он настолько же лучше меня, насколько я лучше, ну, например, Скиди. Молниеносный бросок — и я мертв. И никакие тренировки по иай-дзюцу[34] мне не помогут.
Тем более — рука. Рана, блин, воспалилась, отец Бернар дважды в сутки меняет дренаж, хотя считает, что оснований для беспокойства нет. Пахнет нормально. Но я всё равно нервничаю. Когда запахнет плохо, боржом будет пить поздно! Уже сейчас, с рукой всего лишь раненой, а не отрезанной, я чувствую себя неполноценным. И вообще, что-то во мне изменилось. Например, совсем не хочется лезть в драку. Даже если рука заживет (на что я очень надеюсь), осадочек непременно останется. Можно сколько угодно презирать боль, но, если к боли прибавляется перспектива стать калекой, это уже совсем другая история.
Только сейчас я полностью осознал, как важно для меня, для моего самосознания то, что я — воин экстра-класса. И всякий, кто захочет — на меня мечом, от меча же и схлопочет. А чего стоит мой авторитет вождя без оного качества? У викингов, у которых культ силы — на первом месте, после культа удачи…
А какая удача у калеки? Ежику ясно, что хреновая, если даже собственную конечность уберечь не сумел.
Я очнулся от мрачных мыслей и обнаружил, что Ивар с большим интересом меня изучает. Надо полагать, ему непривычно, чтобы он говорил, а слушатель, вместо того чтобы внимать, предавался собственным мыслям.
— Прости, конунг, — повинился я. — Задумался о том, что ты только что сказал.
Вот только что он сказал?
— Что ж, Ульф Черноголовый, думай. И постарайся остаться в живых. Когда мы с отцом придем сюда снова, ты можешь нам пригодиться. Поможешь нам здесь, как помог — с Парижем, — сядешь с нами за один стол, и звать тебя будут Ульф-ярл. А теперь ступай. Пусть твоя вера в собственную удачу тебя не обманет.
Сообщение о том, что мы возвращаемся, хирдманы приняли без восторга. Но и без особых возражений.
— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — сказал Медвежонок.
— Конечно, он знает, — заявил Ове Толстый. — Ульф — наш хёвдинг.
А Лейф Весельчак уронил загадочную фразу:
— Я бы попытался тебя отговорить, хёвдинг, но тогда другие могут подумать, что я струсил. А я не хочу.
Я подумал: они оба имеют в виду возможное недовольство Ивара. Я был так загипнотизирован своим страхом перед Бескостным, так хотел побыстрее свалить, что не только не обдумал последствия своих действий, но даже не озаботился обсудить его с друзьями. Сделай я это, никуда бы мы не ушли. Но я принял решение, принял руководствуясь эмоциями, а не разумом, и, как вскоре выяснилось, решение — неправильное.
Глава двадцать седьмая
Ловушка
— Раз! Раз! Раз! Навались! Дружно! Раз!.. Ух как мы гребли. Вернее, как гребли мои парни. Сам-то я мог только щит держать.
Скорость — наша надежда. Стрелы сыпались со всех сторон, а нас было так мало, что потеряй мы еще пару гребцов — и попали.
Оставшись без Гримара и его могучих парней, мы остро почувствовали свою слабость. Нас осталось… Медвежонок, Стюрмир, Лейф, Гуннары с Хагстайном, Фирст Рыба, трое англичан, Юсуф, Вихорёк и четверо молодых сёлундских дренгов. Шестнадцать гребцов из двадцати, с которыми мы вышли в поход. Нет, потери совсем невелики. Один убитый и трое серьёзно раненных, из которых только один, Грендель, находится между жизнью и смертью. Мы-то с Ренди Черным точно выживем. Вопрос только в том, удастся ли нам сохранить полный комплект конечностей…
Наша малочисленность не слишком меня беспокоила, когда мы уходили из Йорка. Идти нам — вниз по течению. Какие проблемы?
И что мне мешало сообразить, что идти придется по враждебной территории. Надо полагать, я слишком погрузился в проблемы своего здоровья…
В общем, Ивар оказался прав, заявив, что удача нам потребуется. Когда мы шли вверх по реке, всё способное бежать бежало, а неспособное — забивалось в ближайшую щель. А сейчас, когда стало ясно, что страшное войско дьяволов капитально осело у стен Йорка, сбежавшие вернулись, спрятавшиеся повылезли из щелей, недобитые сельские лидеры собрали уцелевших дружинников (или это сделали их сыновья) и попытались снова наладить жизнь.
А тут — корабль! Страшный корабль страшных морских разбойников… Но — один-одинешенек.
Только ленивый не пытался подстрелить нас из-за угла. Вернее, из зарослей. В русло реки выпихивали бревна, чтобы нас остановить, по ночам приходилось держать не просто дозорных, но — боевую команду, потому что уже дважды, под покровом темноты, к нам пытались подобраться местные храбрецы. И в последний раз мы обнаружили их, только когда они полезли через борт, потому что подбирались они даже не на лодках, а на каких-то ветхих плотиках, только-только выдерживающих вес человека.
Если бы так было обставлено первое нападение, нам бы пришлось по-настоящему туго…
На первую ночевку мы встали у сожженного селения. Мои парни обшарили окрестности и
