крупные покупки по согласованию с отцом были оплачены Аязом. В качестве гарантии заключения сделки. На меня.
А вот это уже неприятно. А вот это уже очень нехорошо!
— Сколько? — уточняю я, сомневаясь, что Гелене озвучивали конкретную сумму.
— Не знаю точно, — подтверждает она мои слова и роняет лицо в ладони. Не плачет. Нет. Она всегда очень сдержана. Но сейчас в отчаянии. — Он полностью оплатил ординатуру, оплачивает съемную квартиру. Мои поездки за границу. Это все из его кармана. Аяз настоял, чтобы я об этом ничего не знала, и отец согласился.
— А ты с отцом уже обсуждала?
— Да! И когда я заикнулась, что меня положение дел не устраивает,… — горько всхлипывает она.
— Отец пришел в ярость, — заканчиваю я за нее.
— Естественно. Я должна буду вернуть деньги Аязу, если решу уйти. Отец сказал мне остыть, забыть и думать о таком.
— Гелен. Ну это не игра, на самом деле. Возможно, Аяз так решил подстраховаться и привязать тебя к себе. А ты уверена, что у него там вторая семья, как у отца? Может, он просто воспитывает сына. Отдельно. Сам по себе. А с той женщиной… ну не знаю, общается вынужденно.
— Я не уверена. Он клянется, что так и есть. Но я ему не верю уже, понимаешь? Если сын занимает значительную часть его жизнь, то Аяз просто обязан был рассказать мне, поделиться, объясниться. Я бы, возможно, приняла ребенка. И мы бы забирали мальчика к себе на выходные. Или что-то вроде того. Как это должно быть, когда родители расходятся и строят новые семьи. Не скрывать пацана два года. Это ложь. И я отказываюсь ее принимать. За этой ложью вскрывается еще одна. Потом еще. И еще новая. Я уверена, что на этом не закончится. И да! Я сомневаюсь, что у них все, иначе он бы повел себя по-другому!
Я расстроенно обвожу взглядом овал лица сестры, отмечаю, как поджаты губы. И отхожу к окну, складывая руки на груди.
— Хоть я с тобой и согласен, но прокомментировать полноценно не могу. Может, там какие-то загвоздки. Может, вам еще раз все обсудить?
— Обсудили. Он сказал, что это взаимовыгодная сделка для нас обоих. Чувства к делу не относятся. И его сын не моего ума дело.
— Вот как.
— Да. Примерно так.
— Я считаю, что вам лучше взять небольшой тайм-аут. Обдумать. Потом обговорить все еще раз. И если ты не согласна… уходи.
Сестренка скорбно прикрывает веки.
— Отец сказал, что это будет позор. Он дал слово. И я тоже. Мы получили от Аяза выкуп, приняли, дали свое согласие на брак. И теперь мы не можем его забрать. Отец просто в бешенстве. Ты не представляешь, как он на меня кричал.
— Кричалку сломает, — выплевываю я с презрением.
— Знаешь, я иногда думаю, как бы мы жили, если бы мама тогда всё-таки убежала…
Я замираю и резко поворачиваю голову. Гляжу на Геру цепким взглядом.
— Ааа…. Что значит… все-таки убежала?
Сестренка прикусывает губу, виновато пряча глазки.
— Гел, — подначиваю ее настороженно. — Я про это впервые слышу.
Она вздрагивает. Но молчит.
— Гелен.
Я подхожу ближе. Хватаю ее за плечи.
— Прости, я… — мотает она головой обречено. — Просто вырвалось.
— Расскажи уж. Мать так не хотела за отца, что намеревалась сбежать?
— Она другого любила. Парнишку из соседней области. Вот они с ним и планировали сбежать и втайне расписаться. Мне бабушка рассказала. Очень давно. Когда мама попыталась… уйти от отца и развестись.
Когда впервые узнала о любовнице. Понимаю…
— И?
— Да что там пояснять. Мать за отца не хотела выходить, а он ей проходу не давал. Сказал, что его будет и всё. Бабушка не уточнила, что он с тем парнем сделал. В общем. Что-то произошло, и мама просила помочь. Обещала остаться с папой, если он того парнишку выручит. Так и получилось. Мама дала слово. Папа сдержал свое. И вот. Есть мы. Есть родители. А любви нет. И счастья у них нет. И я не хочу, чтобы у меня тоже так было, понимаешь? Я свое согласие давала при других обстоятельствах!
Впервые за последнее время я обнимаю сестру, чувствуя с ней душевную близость. Как единение.
Так вот что отец имел в виду, говоря, что тяжело, когда тебя не любят. Но он же сам виноват. Он же сам ее вынудил. Заставил! Мама слово дала, его и держит. А как он хотел? Отпустил лучше бы. Вдруг потом и смог бы добиться любимую женщину. А так он лишь сломал ее. Навсегда. Мать теперь, как его поломанная кукла, глядит на всех участливо, на лице улыбка. А в душе пусто. Со мной и сестрой она была неизменно ласкова, но отца сторонилась обычно. Предпочитала с ним поменьше общаться, ночью уходить в отдельную комнату. Я малой еще совсем был, но помню. Плач ее по ночам помню. Тогда не понимал. Сейчас понимаю. Отец если такую жизнь сам себе организовал… остальные-то причем? Зачем же всех винить?
— Акрам. Ты с мамой это не обсуждай, пожалуйста. Бабушка мне не хотела рассказывать. Но я очень просила. Это секрет.
Я обещаю ей. Да и к чему уже это обсуждать. А мама, оказывается, за столько лет и все же не смирилась, хоть и слово данное сдержала. Но кому от этого хорошо стало?
Отец до сих пор не готов признаться, что ошибся. Он кругом ошибся. И еще смеет нас уму-разуму учить. Ему б самому поучиться, как жить надо.
— Гелен, — обращаюсь я к сестре. — Успокойся. Ты ничего никому не должна. Лучше все это решить до свадьбы. Аяз хочет деньги обратно? Решим вопрос. Ты мне сумму точную скажи. Я так понимаю, туда и машина входить может. Набежит немало. Я подумаю. Часть сможем сразу ему вернуть.
