– Это репродукция картины Маяковского «Женщина на закате», – терпеливо попытался объяснить я. – Шедевр живописи.
– На закате, на рассвете – какая разница? Раздетая ведь. Впрочем… – таможенник ехидно прищурился, – можете оставить себе, предварительно заклеив непрозрачной лентой.
Он помахал рулоном клейкой ленты вроде той, которой заматывают посылки на почте.
– Нет, спасибо, – ответил я вежливо. – Можете забрать. – И добавил по-русски: – Набокова на вас нет, лицемеры хреновы!
– Что-что? – переспросил таможенник.
– Ничего, – невинным голосом отозвался я. Потом дрожащими руками подобрал чемодан, вышел за пунктир и уже оттуда проорал на весь зал:
Вашингтон, округ Колумбия,24 сентября 1979 года, понедельник.Анджей Заброцкий
Сначала я просто не поверил своим ушам. А поверив, начал озабоченно оглядываться. Ох, шуму-то сейчас будет…
На наше с Щербаковым счастье, русского, похоже, никто из присутствующих в достаточной степени не разумел – или, по крайней мере, не показывал, что разумеет, – а созвучное на всех языках библейское словечко с симбирским акцентом оказалось для американцев неудобослышимым. Пронесло-с. Я резво подхватил сумку с конвейера и припустил следом за Сергеем, стремясь поскорее покинуть своды столь гостеприимного аэровокзала. А то кто их знает, даже если они не поняли щербаковского пожелания, все равно вполне могут припаять «нарушение спокойствия» за вопли в общественном месте. С этих станется.
Явно из чистого садизма архитекторы ограничили количество входов-выходов в огромный зал числом три. Причем двери эти представляли собой некие вращающиеся механизмы, вроде турникетов, но только куда более солидные. Местные граждане проникали через них с большой сноровкой, явно отточенной постоянной практикой. Прилетающим же приходилось намного сложнее. Время от времени кто-нибудь из этих несчастных, увешанных чемоданами и баулами, застревал в стеклянной мышеловке, что отнюдь не способствовало скорейшему продвижению очереди.
Наконец я уловил подходящий, на мой взгляд, момент, шмыгнул в дверь и выскочил наружу, получив напоследок весьма чувствительный удар по локтю. Следом за мной вылетел Сергей.
– О-о-у-о!
Возглас вырвался у меня совершенно непроизвольно. Щербаков контролировал себя лучше, но и на его лице явственно отразилось изумление.
То, что американцы помешаны на автомобилях, я знал. Я вот только не представлял себе, насколько. Судя по количеству скопившихся перед зданием авто, каждый приехавший в аэропорт ехал на персональной машине, а за ним еще на трех везли его чемоданы.
– Интересно… – Я проводил взглядом проехавший мимо лимузин. – Эта штука еще ездит или уже летает?
Вопрос был не такой уж риторический, если принять во внимание, что лимузин был раза в полтора длиннее, чем легкий самолет вроде нашей «Молнии» или английского «Кузнечика». А автомобильная стоянка походила размерами на взлетное поле.
– Все это, конечно, впечатляет, – раздумчиво проговорил Щербаков, – но как нам в этой куче отыскать встречающего из посольства? На таком базаре мы его и за год не найдем.
Я потряс головой, избавляясь от наваждения.
– А вот это как раз не так уж и сложно. Я хоть и не различу отсюда цвета на флажке, но автомобиль уж больно выделяется.
Сверкающий «Туполев-Буки» предпоследней модели и в самом деле даже без дипломатического флажка выделялся на фоне остальных машин, словно холеный породистый пес среди разнокалиберных дворняг. Возле «Туполева» тоскливо переминался с ноги на ногу субъект, на вид ровесник Щербакова, одетый, насколько я мог судить, по последней хранцузской моде так старательно, что и сомневаться не приходилось – рязань-матушка.
– Пожалуй, вы правы, – признал Щербаков, подхватывая чемодан.
Посольский субчик продолжал старательно вглядываться внутрь аэровокзала и делал это до тех пор, пока Сергей не уронил свой чемодан рядом с ним. От неожиданности субчик подскочил, но, надо отдать ему должное, мигом пришел в себя и изобразил на лице приветливую улыбку.
– Господин Щербаков и господин Заброцкий?
– Именно, – подтвердил мой товарищ.
– Ворожин Иван Ильич. Второй секретарь посольства. Мне поручено встретить вас, – Ворожин посторонился, – и проводить в Центральное управление городской, она же окружная, полиции. Там вас будет ждать американский сопровождающий. Прошу в машину. О, позвольте…
К моему величайшему изумлению, он забрал у Сергея его чемодан и лично погрузил в багажник. Я мысленно пожал плечами и протянул свою сумку.
– В посольстве были весьма удивлены, прослышав о вашей миссии, – заметил Ворожин, открывая дверцу. – Мы за эти четыре года многое успели повидать, но с подобным визитом еще никто не являлся. Поначалу даже не сразу сообразили, в какую инстанцию обращаться.
«Ах вот оно что», – догадался я. Он просто первый раз в жизни видит тайных агентов, в открытую признающихся, что они – тайные агенты. И, как всякий чиновник, подозревает в этой несуразности какой-то подвох для себя лично. Р-рязань.
Устроившись на заднем сиденье «тушки», я с интересом огляделся вокруг. Мне приходилось раскатывать на разных авто, один раз, помню, даже на губернаторском лимузине ездил. Да и сам я вот уже четвертый месяц причислял себя к почтенной касте автовладельцев, но вот с «Туполевым» еще не довелось. А машина впечатляла. Пока царицынцы насмерть грызлись с «Роллс-Ройсом» за не такой уж просторный рынок лимузинов, туполевский концерн, проглотив «Руссо-Балт», намертво подмял под себя нишу машин так называемого «делового» класса. Господа инженеры смело перенесли на авто авиационные приемы и в результате получили НЕЧТО. Стремительные, обтекаемые очертания, мощнейший мотор, практически неслышимый в изолированном салоне, комфорт, как в настоящем авиалайнере. «Закройте глаза – и вы легко представите, что летите на высоте в десять верст». И в самом деле, рессоры полностью сглаживали неровности дороги, словно автомобиль действительно летел в паре вершков над ней. Мягкое, уютное кресло прямо-таки навевало сон. Да-а, недаром «Туполев» уделяет своему автомобильному отделению не меньше внимания, чем авиа или космосу. «Аз», «Буки» и «Веди» во всем мире стали таким же признаком делового человека, как швейцарские часы или французский о-де-колон.
Меня слегка повело в сторону, и я сообразил, что и в самом деле задремал в уютном кресле и проснулся только оттого, что машина куда-то завернула.
Оказалось, мы съезжали с магистрали на широкий проспект, причем съезжали не обычно, а какими-то петлями. Я вначале не сообразил, к чему бы это и по какой причине янки забыли поставить простой постовой семафорчик, а потом понял. По магистрали текла непрерывная река разномастных автомобилей. Если остановить ее хотя бы на пару минут, для пробки в границах города места не хватит. Щербаков глядел на замысловатую конструкцию из виадуков и пандусов без малейшего удивления. Что ж, он питерский, ему, может, и привычно, не то что нам, провинциалам. Такого скопления авто я даже в Варшаве не видывал.
