Карим горько усмехается, будто разочарован, встряхивает головой.
— И после этого ты будешь утверждать, что готова быть рядовым сотрудником? Рядовой сотрудник не стал бы сбегать с работы и игнорировать звонки работодателя.
— Что ещё? Две недели заставишь отрабатывать?
— Судя по твоему настрою, сделать это будет большой глупостью. И это лишнее подтверждение того, что моё решение было правильным.
— Конечно! — взрываюсь я, наконец получив повод для выплеска гнева. — Это ты ведь у нас всегда поступаешь правильно! А знаешь, что я поняла по дороге сюда? Мама была полностью права на твой счёт: ты деспот! Пытаешься выдрессировать меня в безмолвную татарскую жену! Вечно хочешь, чтобы всё было только по-твоему! И самое главное, что я начинаю на это вестись. Завтраки тебе — пожалуйста… Кариму не нравится, когда я обнимаюсь с его друзьями? Тогда я не буду. Ты говоришь помочь накрывать на стол — я иду! Ты ломаешь меня под себя! А что я получаю взамен? Увольнение!
— Это я-то тебя дрессирую, Вася? — Карим рявкает это так громко, что я невольно отшагиваю назад, прямиком к висящему на стене зеркалу. — Ломаю тебя и ничего не отдаю взамен? Да я себя в бараний рог ради тебя сворачиваю. Терплю все твои шутки на публику и не позволяю себе ни одной в ответ. Ты считаешь, что охренеть какой подвиг совершила, когда перестала у меня на глазах обниматься и флиртовать с моими друзьями? Упрекаешь меня в том, что решила готовить завтрак? Или в том, что помогла восьмидесятилетней женщине накрывать на стол?
Я растерянно моргаю. Что происходит? Он меня уволил, а теперь ещё смеет упрекать?
— Блядь, а теперь послушай, потому что второй раз я такого повторять не буду. Я никогда не мечтал о такой девушке, как ты. Ты видела, какая у меня мама? К отцу она относится с почтением, готовит, заботится о детях, дом содержит в чистоте. Я думал, у меня так же будет. Но так уж получилось, что я встретил тебя и полюбил. С тобой ничего из этого нет и в помине, но я не жалуюсь. Потому что ты — это мой собственный выбор. Я знал, что тебя не посадить под замок и что чистота станет заботой домработницы. Я даже не уверен, что ты сможешь привить нашим детям уважение к отцу, потому что сама часто ведёшь себя так, будто меня не уважаешь. Что я отдаю тебе взамен? Принимаю тебя такой, какая ты есть, хотя это часто бывает непросто.
Я не успеваю уловить смысл выстреливающих из него фраз, поэтому мозг стремительно записывает их на подкорку. Чувствую только, что местами обидно, а местами приятно. Вернее, неприятно почти всё, кроме момента, где Карим меня полюбил.
— Нет, не принимаешь… Иначе бы понял, как важна для меня эта работа…
— Нет, я принимаю, Вася. Просто ты как ребёнок. Едва чувствуешь, что дают свободу, воспринимаешь это как возможность чудить ещё сильнее. Всё, в чём я пытаюсь тебя проломить — это в том, чтобы ты относилась ко мне с уважением. И блядь, введи наконец в свой обиход слово «мы». Потому что большую часть времени ты соревнуешься во имя своего «я»… — Потерев лицо, Карим слегка понижает голос: — Если бы мы поженились, тебе пришлось бы делить со мной место в гардеробной и в ванной. Как ты это видишь? Станешь отбивать себе кусок побольше, чтобы радоваться, что это ты меня нагнула, а не я тебя?
— Мы бы не поженились! — пылко возражаю я, глядя на него с обвинением. — Я знаю, что перед смертью своей бабки ты дал ей обещание на татарке жениться.
Стиснув челюсть, Карим сверлит меня взглядом.
— Даже сейчас тебе важнее не слушать меня, а находить аргументы для спора. Какого чёрта в таком случае я стою здесь и пытаюсь до тебя достучаться? Да, моя семья предпочла бы, чтобы я женился на татарке, но я бы никогда тебе этого не озвучил, чтобы ты понапрасну не переживала. Знаешь почему? Потому что умею беспокоиться о твоих чувствах. Известна тебе такая опция? Вряд ли, судя по тому, с каким удовольствием ты вывалила на меня информацию о том, что твоя мать считает меня деспотом.
— А что ты хотел?! — восклицаю я, уязвлённая утверждением о том, что не умею заботиться о чужих чувствах. — Ты меня уволил, опозорив перед всем коллективом!
— А ты не думала, каково мне позориться всякий раз, когда приходится увольнять сотрудника, с которым ты поругалась, или выгонять посетителей, которые тебя оскорбили? Или не иметь возможности потребовать от своейподчинённой надлежащего выполнения обязанностей, потому что состою с ней в отношениях? Если бы ты овладела словом «мы», то поняла бы, что я пытаюсь принять верное решение для нас обоих. Если бы ты владела словом «мы», то переживала бы не только за свой позор, но и за нас двоих.
— Сложно переживать за нас, когда у тебя всё прекрасно, а я осталась без любимого места работы.
— А похоже, что у меня всё прекрасно, Вася? Я остался без управляющей, которая к тому же сбежала посреди рабочего дня просто потому, что ей так захотелось. И вместо того чтобы оштрафовать эту управляющую на половину зарплаты, я бросил всё и притащился к ней домой, хотя через полчаса меня ждут в другом офисе, на другой моей работе. Но тебя это не особо волнует, ведь если что-то идёт не по-твоему, имеет значение только твоя обида. Если ты так волнуешься, что о тебе подумают в коллективе, всегда можно сказать, что твой уход был нашим общим решением, потому что так будет лучше. Но компромисс — это слишком для тебя, да? Ты ведь любишь воевать.
Я скрещиваю на груди руки в оцепенении. Слишком много неприятного сказано, чтобы я могла согласиться, но и достойного ответа найти пока не могу. Карим никогда мне столько не высказывал, кроме той ссоры два года назад. Я привыкла иметь монополию на недовольство.
Так повисает молчание. Я разглядываю запылившийся плинтус и отчаянно подбираю слова. Карим, кажется, переводит дух, судя по выравнивающемуся дыханию.
— Мне пора ехать в офис, Вася, — говорит он наконец. Голос ровный, нейтральный. — Как выйду — позвоню тебе. Ещё раз всё обсудим.
Грудь наполняется возмущением. Он думает, что может вывалить на меня кучу недовольства и потом как ни в чём не бывало сказать «я позвоню»?
— Звонить не нужно, потому что я не хочу тебя слышать, — уверенно чеканю я.
Карим запрокидывает голову к потолку и глубоко вздыхает. Потом снова. Когда он на меня смотрит, в его глазах сверкают гневные молнии.
— История повторяется, да, Вася? Два года назад я, как идиот, сидел под твоими окнами, после того как ты на ровном месте обвинила меня во всех смертных грехах. Ты даже не потрудилась ответить на мой звонок, не то что спуститься. Я себе тогда слово дал, что как бы хреново мне ни было, не буду иметь ничего общего с той, кто так легко плюет на отношения. А мне было очень хреново. В итоге я нарушил данное себе слово, и сейчас ты, словно в издёвку, снова плюёшь на наши отношения.
Внутри меня что-то падает, когда Карим берётся за дверную ручку. Уж как-то резко выражение его лица стало пустым и бесцветным. Кажется, будто произошло что-то непоправимое, а я даже не успела понять, что именно.
— Просто знай, что во второй раз я не буду сидеть под твоими окнами, Вася. Хватит, на хрен. Ты меня высосала.
