Судья молчал, и даже не видя его, я ощущала, что он с трудом сдерживает гнев. А чего же ждал Чёрный Человек? Что я брошусь ему в ноги каяться? Нет, спасибо. Кайтесь сами, ваша честь.
- Спокойной ночи, - сказала я, потому что он говорить не собирался. - И не бродите здесь по ночам, а то собаку нечаянно спущу.
- Кто-то боится вашей собаки, - буркнул он.
- Всего доброго, - я повернулась к судье спиной и пошла к дому, стараясь держаться тропки между грядками.
- Хозяйка, подождите, - окликнул меня судья и догнал, естественно, пробежавшись по моей луковой плантации.
- Чего вам? - я воинственно перехватила метлу. - Имейте в виду, я ни в чем.
- Если нужна будет помощь, - перебил он меня, - то я живу в двухэтажном доме, на окраине. Если идти от лавки Квакмайера, то забираете влево. Там растут два тополя, не ошибётесь.
И зачем он говорил мне это? Вряд ли кто-то в Тихом Омуте не знал, где дом судьи. Догадался?.. Сердце моё ёкнуло и задрожало, но судья теперь сам поторопил меня:
- Ладно, топайте в дом. Буду здесь, пока не зайдёте и двери не закроете.
Я не стала уточнять - или он собирался следить за мной, или караулить меня от кого-то. Побыстрее добралась до крыльца, по пути чуть не наступив на спящего возле будки пса, взлетела по ступенькам и закрыла дверь, для верности привалившись к ней спиной.
На мельнице было тихо-тихо, только из чулана, где спали наши работники, доносилось тоненькое похрапывание, да журчала под окном вода, и шлёпали лопасти колеса - плюх. плюх. плюх.
- Плюх-плюх, - задумчиво повторила я вполголоса. - Вот тебе и блинчики.
Только сейчас мне стало холодно, и я поплотнее закуталась в платок и застучала зубами. Зачем судья пришел к мельнице? Подозревает Эдит Миллард в организации шабаша? А ведь он недалёк от истины. Что же вы за люди такие, покойные мельник и мельничиха? И почему вокруг вашей жизни и смерти столько тайн?
Я поднималась по ступеням, пытаясь связать воедино убийство Бриско, самоубийство Эдит, быстрое богатство и быструю нищету, моргелютов и курочек... Стоп. А при чем тут опять курочки?.. С чего вдруг я вспомнила про этих злосчастных, кем-то прирезанных, курочек?
Замерев на середине лестницы, я почувствовала, как пот выступил на висках и на лбу, потому что сквозь мерное плюхи-плюхи и храп пробился вкрадчивый шёпот:
- Цып-цып-цып... Иди сюда, цыпа. Где же ты?..
Первым моим порывом было бежать и прятаться - а куда, уже не важно. Но спустя пару секунд бежать я передумала и вытерла вспотевший лоб. Кто бы тут ни искал курочек, меня запугать не получится. Метла по-прежнему была при мне, и с чего это мне бояться кого-то, кто рыскает по округе в поисках куриц, когда я пережила моргелютов и голых ведьм?
- Кто здесь? - крикнула я, сбегая по лестнице.
Мне послышался шорох в кухне, и я пошла туда, держа метлу наперевес.
Было тихо и темно, и я ориентировалась по слуху - шорох справа. шорох слева. Я крутанулась в одну сторону, в другую, для верности ткнув метлой.
Послышался тихий смешок, а потом кто-то невидимый снова зашептал-зашелестел:
- Где курочка, Эдит? Она моя.
Всё-таки - Эдит!
Меня снова прошиб пот, но сдаваться я не собиралась.
- Какая курочка? - презрительно спросила я в темноту. - Что за бред?
- Отдай курочку, если хочешь жить!.. - шёпот прозвучал прямо за моим плечом.
Я дёрнулась вперед и вниз, интуитивно увернувшись от чего-то острого, царапнувшего меня по шее слева, и наотмашь рубанула перед собой метлой вокруг себя. Полетели сбитые со стола чашки и ложки, загрохотала печная заслонка, падая на пол. Я молотила метлой наугад, и мне чудилось, что из темноты тянутся когтистые крючковатые пальцы!..
Только через минуту-полторы я поняла, что никто больше на меня не покушается, и на мельнице по-прежнему тихо, только в комнате, где спали работники, прекратился храп, и там недовольно и сонно заворчали.
Я подождала ещё, но теперь не услышала ничего, кроме плеска воды и скрипа колеса. Какие курочки?! Что тут, вообще, происходит?!.
Пошарив по столу, я не нашла ни свечки, ни кресала, и решила на этом закончить бой с нечистью - удрала к себе в комнату, потому что рядом с Жонкелией всяко было поспокойнее. Я пристроила метлу рядом с постелью, готовая вскочить в любой момент. Но мельница в эту ночь успокоилась, и больше никто не искал курочек, и в голубятне до утра не зажигался свет - я время от времени вставала и подходила к окну.
Когда утром Жонкелия прекратила храпеть и проснулась, потягиваясь и ворочаясь в постели, я сразу приступила к расспросам.
- Ну-ка, мамашенька, - потребовала я, усаживаясь на край её кровати, - рассказывайте всё, что знаете о курочках Бриско. Достали меня эти курочки!
- А что случилось? - сон со старухи мигом соскочил, и она села в постели, угрюмо и встревожено глядя на меня.
С растрепанными полуседыми волосами, с крючковатым носом, она больше всех походила на ведьму, но я-то уже знала, что настоящие ведьмы в Тихом Омуте - вовсе не старухи с длинными носами, а юные красавицы, во главе которых стояла не менее распрекрасная Эдит.
Я рассказала Жонкелии, что произошло ночью, умолчав о том, что мы учудили с судьёй на лестнице возле голубятни, и старуха побледнела, схватившись за ладанку на шее.
- Ничего не знаю, - пробормотала она, - курицы у нас в вольере... Дома никогда не было куриц...
«Моя курочка-цокотурочка...», - вспомнились мне слова песенки, что напевал Римсби. И Жонкелия тоже говорила про цокотурочку.
- А что это за песенка такая интересная, - медленно произнесла я, вспоминая все те случаи, когда я случайно или нет слышала про эту курочку, приносящую деньги, - про курочку-цокотурочку?..
- Обыкновенная песня, - Жонкелия передернула плечами, как делала всегда, когда, по её мнению, я говорила глупости. - Её всегда поют на свадьбах.
Щёлк! У меня в голове будто лампочка вспыхнула!
- Мамашенька, - я в порыве чувств схватила старуху за руку, - а ведь ваш сын очень любил свадьбы?
- Да, - ответила она озадаченно, пытаясь освободить ладонь из моих пальцев.
- А эту песенку про курочку он, случайно, не пел?
- Пел, - подтвердила она. - Он всегда её напевал.
- Спойте мне её, - велела я, отпуская Жонкелию, и она сердито затрясла рукой - кажется, я слишком сильно её сдавила.
- Спеть песню? - спросила старуха таким тоном, будто я смертельно её оскорбила. - Нам работать надо, а не песни петь!
- Спойте, это важно, - настаивала я. - Мне кажется, всё дело в этой песне.
- Когда кажется - опохмелиться надо, - фыркнула старуха, но запела - немилосердно фальшивя, гнусаво и с отвращением.
