бледный, измученный, с тоской в глазах. Настасья обмирала от страха, чтобы он не упал раньше времени. Как только участковый посадит их в лодку, она схватит весло, и они уйдут в сторону стойбища.
— Ну, смотри, Настасья, не подведи меня, — сказал участковый, смотря ей в лицо, — я ведь проверю, привезла ты людей или нет. Если что не так, то беды не оберёшься, Настасья!
Хантыйка часто-часто закивала головой, помогая руками, стараясь убедить подозрительного милиционера в своей благонадежности.
— Ну, ладно, уговорила, бери вёсла!
Вскоре лодка захлюпала по воде, уходя в сторону Назина. Участковый взмахнул рукой и стал взбираться по обрыву. Берега в этих краях сыпучие.
Лодка плавно скользила по ровной глади. К вечеру ветер стих, снова повеяло ледяным холодом. Настасья пыталась улыбнуться мальчику, но тот прикрыл глаза от болезненной усталости. Хантыйка хотела и не могла сказать беглецам, что хочет их спасти, мучаясь от невозможности передать словами, что они через три часа будут свободны. И хотя жизнь в тайге суровая, но всё-таки она лучше, чем на острове среди людоедов. Настасья перебрала все слова, которые знала, но подходящие не нашла.
Отец подростка тоже закрыл глаза. Его трясло и знобило. Он должен был принять решение. Столько мук они перенесли, чтобы выбраться из проклятого места, а их опять везут туда же, на верную гибель. На жену он старался не смотреть. Она утратила веру в его силы. Он больше не мужчина для неё, не муж, не отец единственного сына. Да разве отец может отправить ребёнка на смерть? А этот может, сидит себе и глаза закрыл, а сын умирает. Женщина сжала губы, зубов у неё не было. Они выпали в течение месяца от странной болезни, которой нет названия. Лекпом сказал, что, наверное, у неё цинга или завелась какая-то инфекция в организме. Так и не смог определить болезнь. Женщина потеряла нить рассуждениям, она не представляла, как они будут жить на острове. Мальчик тихо клонился ко дну лодки, теряя сознание.
Когда Настасья попыталась на пальцах объяснить, что они едут на стойбище, мужчина потерял самообладание. Он выхватил из её рук весло и принялся бить хантыйку по голове, пока не забил до смерти. После, взглянув на смертельно бледную жену и лежавшего на дне лодки сына, всем телом налег за борт и лодка перевернулась. Ветер, появившийся следом за холодом, вспенил ровную гладь мелкими бурунчиками, затем поднял волну, отгоняя перевернувшуюся лодку вниз по реке.
Первой пропала Настасья, за ней мальчик, его мать ещё долго выбрасывала руки из водной толщи, но вскоре и она исчезла. Мужчина безвольно барахтался в воде, подчиняясь инстинкту выживания, его таскало вниз и вверх, пока не унесло течением вслед за лодкой. Скоро и его не стало. Продолговатое днище лодки скользило вдоль берега, пока не зацепилось за вросшую намертво корягу. В этом месте образовался затор, препятствующий течению реки.
Глава седьмая
Алексей Роднин пил уже вторую неделю, и, чтобы никто не мешал, закрылся на ключ в комнате. Соседи потихоньку разбежались, пугаясь пьяного уполномоченного. Изредка Алексей выходил из комнаты, чтобы добрести до туалета, а потом снова нырк за дверь, и на защёлку. Перед запоем Роднин запасся спиртом, водой и куревом. На столе пистолет, оловянная кружка и бутыль спирта. Тарелка с окурками. Алексей пускал в комнату только Панина. У них был условный знак, сначала стук долгий, затем короткий и снова долгий. Пауза. Повтор. Фрол, как мог, прикрывал Роднина от начальства. Сначала врал, что Алексей уехал к родне за продуктами, потом сказал, что на похороны, а когда поймали на вранье, изловчился и ввернул что-то насчёт женитьбы.
Начальство и успокоилось. А что, женитьба — дело хорошее. В органах поддерживали семейную жизнь личного состава, понимая, что брак благотворно влияет на моральный климат в коллективе, ведь женатые люди более устойчивы и покладисты в службе, нежели холостые.
Фрол измучился со сменами и пересменками, врать — это одно, а работать за Алексея — совсем другое. Из-за внезапного запоя Роднина Панину приходилось бегать втрое больше положенного, он зверски уставал, но никогда не забывал, что нужно забрать из садика Светланку. Они жили вдвоём в комнате в общежитии. Девочка никогда не спрашивала ни об отце, ни о матери. Иногда Фролу казалось, что она забыла родителей. Панин обидчиво поджимал губы, разве так быстро можно забыть родных? Хоть и маленькая девочка, но ведь голос крови сильнее, чем быстротечная память.
Молодых сил было много, поэтому Фрол везде успевал: и в отделе за двоих работал, и книги читал, и инструкции изучал, и на совещаниях присутствовал, ещё и успевал со Светланкой поиграть в кошки-мышки. Девочка любила именно эту игру; пряталась она неумело, как страус: головёнку засунет в шкаф, а платьишко колом торчит, и кричит на всю комнату:
— Не найдёшь-не найдёшь-не найдёшь!
Фрол усмехался: да от него никто не уйдёт потому, что хватка железная. Из любого закрома достанет. Недавно вот вытащил вредителя из окна. Тот провисел под подоконником ровно четыре часа, скорчившись так, чтобы оперативники, стоявшие во дворе, не заметили мазурика. Фрол долго не мог понять, каким образом мог скрыться подозреваемый. Подойдя к окну, постоял, пытаясь мысленно влезть в шкуру беглеца, и вдруг увидел верёвку — не толстую, но крепкую. Она обвивала медную ручку на створке и уходила вниз, зацепившись за чугунную батарею. Фрол провёл взглядом по верёвке и понял, что она спускается из окна, но там стоит группа уполномоченных. Мимо них муха не пролетит.
Фрол понимал, что подозреваемый не мог уйти дворами, вся улица наводнена оперсоставом ГПУ. Панин перегнулся через окно. Так и есть. Беглец держался за конец верёвки посиневшими руками и смотрел на него одним глазом. Панин мигом схватился за верёвку и вытащил хитреца. За этот эпизод Фрола наградили именным оружием, дали винтовку и наган тульского производства. Воронёная сталь победно сияла, наган сидел в руке крепко, винтовка за спиной не болталась. Фрол был доволен наградой. До этого у него был пистолет, доставшийся Алексею Роднину за успешное разоблачение банды вредителей. Потом Алексею за очередное разоблачение вручили новый вальтер,
