что любят, прекрасно зная, что, когда тебя нет рядом, они действуют вовсе не из любви.
– Или же как Трэвис, они могут уйти, потому что решают, что так будет лучше, и ты ничего не можешь с этим поделать… только плакать. Ты плачешь до тех пор, пока не перестает болеть сердце. Это и есть любовь. Ты отдаешь свое сердце снова и снова, и оно покрывается синяками и трещинами, пока однажды не найдется наконец – наконец! – тот, кто его защитит. – Он заморгал и проронил слезу, а потом улыбнулся. – Ух ты! Я вернулся!
– Я не хочу плакать, – сказала я, мои губы задрожали.
Финч пожал плечами, в его глазах застыло сочувствие.
– Никто не хочет, детка.
Я снова разревелась.
– Трэвис сказал, что всегда будет меня защищать.
Финч убрал с моего лица несколько выбившихся прядей.
– Может, как раз это он и делает.
Я всхлипнула, потом завыла, и Финчу пришлось не раз успокаивать меня. Я проплакала до тех пор, пока совсем не вымоталась. Потом я лежала у него на коленях, он водил пальцами по моим волосам и тихонько покачивал из стороны в сторону.
И все же, поддаваясь усталости, я понимала, что это был первый из двадцати тысяч четыреста сорока дней, который я проплачу из-за Трэвиса, потому что не будет ни дня, когда боль в моем сердце утихнет.
Глава 24
Спаситель
Трэвис
Около часа я ходил из стороны в сторону, по сто раз проверял телефон, хотя знал, что он не звонил, ведь я держал его в руках.
Позволить Эбби уйти было правильным решением, но увидеть в ее глазах эту боль – вот это совсем не казалось правильным. Она и раньше злилась на меня, но когда я посмотрел на нее сквозь стекло «Камри», то увидел ненависть, и хотя я готовился к подобному, но все же меня до ужаса пугала мысль, что Эбби навсегда возненавидит меня.
Эбби думала, что все время моего отсутствия я общался с Адамом, но он так нервничал, что рассказал все за тридцать минут и убежал. После этого я припарковался в конце своей улицы и несколько часов просидел в машине, зная, что мне нужно сделать выбор.
Я думал о том, что с Эбби сделает тюрьма, что, возможно, она возненавидит меня и все будет впустую. Тогда я и решил отпустить ее, обезопасить, пока я десятилетие буду гнить в тюрьме, слушая, что она вышла замуж, родила детей, забыла о нас, за исключением темного уголка в ее сердце, где она хранила обиду на меня.
Одна мысль о том, что Эбби влюбится в кого-то другого, пока я сижу в тюрьме, вызывала у меня прилив ярости, и я изо всех сил сдерживался от порыва выпить пинту виски из шкафчика и пойти подраться. В таком состоянии я мог и убить. Поговорить было не с кем, потому что я не смог бы ответить на вопрос, почему решил развестись.
За исключением одного человека.
Я погладил Тотошку, взял бумажник и куртку, чтобы укрыться от дождя, запер дверь, надеясь, что либо я найду Эбби, либо она вернется домой до меня, и мне не придется вызывать спасательную службу, чтобы меня впустили внутрь.
Пройти примерно одиннадцать миль до квартиры Финча заняло бы несколько часов, поэтому я застегнул куртку и быстрым шагом пошел вперед. Каждую милю я переходил на бег, чтобы восполнить потерянное время на светофоре или пока перепрыгивал лужи или уклонялся от грузовиков, которые расплескивали воду на тротуары.
Через два с половиной часа я остановился на круглосуточной заправке, чтобы купить воды, сделал глоток, бросил бутылку в мусорку и возобновил шаг.
Все это время я прокручивал в голове разговор с Эбби. Что бы я смог сказать иначе, лучше, но как бы я ни менял слова, я знал, что все равно обижу ее. Я делал то, что обещал не делать. Даже если она однажды поймет, то вряд ли простит.
Но это было лучше осознания того, что она будет прозябать в тюрьме, проводя там лучшие свои годы, встретившись неизвестно с чем. Тюрьма изменит ее, этот свет в глазах потухнет, как это происходило всякий раз, когда она садилась за покерный стол в Вегасе.
Она будет сосредоточена лишь на выживании, и никто больше не узнает ее надежд или того, что скрывается за равнодушным лицом или за слишком нарочитым смехом, не увидит ее улыбку во сне. Эбби заслуживала сохранить ту часть себя, которую не смог затронуть Вегас, и мир заслуживал увидеть это.
Я вздохнул, увидев жилой комплекс Финча, но когда я заметил «Камри», то перешел на бег, сам не понимая, что делаю. Свет в доме не горел, мозг регистрировал, что уже почти рассвет, но я все же забарабанил кулаком по двери.
Как только удары эхом разлетелись по округе, я пожалел об этом. Я наделал столько шуму, когда все кругом было тихо. Даже птицы молчали. И ни одна чертова собака не лаяла.
В мыслях всплыло воспоминание о том, как я барабанил в дверь комнаты Эбби в общежитии, а из глаз уже в десятый раз за вечер грозили хлынуть слезы. Если бы я мог загадать желание, то я бы захотел вернуться назад во времени и не пойти на тот бой. Возможно, я бы так скоро не женился на Эбби, но не лишился бы ее.
К моему удивлению, дверь открыл не Финч, а моя жена. Ее глаза опухли, тушь размазалась, волосы растрепались, одежда помялась. Я еще никогда не видел ее такой красивой.
Мне ужасно хотелось обнять ее, поэтому я потянулся к ней, но замер, поняв, что, может, она этого не хочет.
Эбби посмотрела на мои ладони.
– Ты промок. Ты шел сюда пешком всю дорогу?
Я кивнул.
– Но ты же не знал, что я тут… значит, ты пришел поговорить с Финчем? Только с ним ты и мог поговорить.
– Эбби…
– Значит, теперь Эбби? – Она сердито кивнула.
Я вздрогнул.
– Я думал, что несправедливо… Просто пытаюсь сделать все проще для тебя.
– Что ж, не получается. Трэвис, ты не можешь так поступить со мной. Не можешь преследовать меня и давать обещания… влюбить в себя, а потом бросить.
– Прошу, не надо меня ненавидеть.
Она вышла на улицу и закрыла за собой дверь.
– Ненавидеть? Я люблю тебя больше кого-либо в своей жизни. И так будет всегда. Я вряд ли любила кого-то, кроме тебя, и я уверена, что никогда
