не смогу. Всё болит.
— Ты кто? — нахмурился полковник.
— Я от миномётчиков, — честно признался я и, подняв голову, посмотрел на них.
— Он же ранен! — воскликнул оберст-лейтенант, который сопровождал полковника. — Весь в крови. Ему нужна помощь!
— Вольфганг и ты Ганс, — кивнул полковник солдату с пистолетом-пулемётом в руках. — Помогите ему слезть.
Названный Гансом, солдат убрал оружие за спину и, подойдя, помог молодому офицеру стаскивать моё тело с Маньки.
Полковник же, тем временем задал новый вопрос:
— Ты знаешь, что тут случилось?
— Да, господин полковник, знаю, — коснулся я ногами земли. — Сюда пришёл русский и всех убил.
— Русский? Один? А миномётчиков? Там, откуда ехал ты, стоят наши миномёты. Они молчат. Там были взрывы. Почему они молчат? Что там случилось? Они целы?
— Нет, господин полковник, никто не уцелел. Русский их тоже всех убил.
— Всех? Как такое возможно⁈ — отпустил меня молодой офицер.
— Если воздействовать на организм человека летящим с большой скоростью свинцом, то очень даже возможно, — пояснил я. И пока они стали осмысливать сказанное, я согнулся в притворном кашле а, через секунду вытащив из-под плаща два пистолета, добавил: — Например, такие фокусы умеют делать вот такие вот штуковины.
Стреляя с двух рук, я, конечно, немного рисковал, потому что до этого никогда мне так стрелять не доводилось. Но сейчас я чувствовал, что смогу это сделать. Превозмогая адскую боль, в мгновение ока сфокусировал взгляд на целях и, разведя обе руки в разные стороны, одновременно нажал на спусковые крючки.
«Бах!» — выстрелили оба пистолета.
Этим дуплетом были ликвидированы два солдата охраны. Их тела только падали на землю, а я уже навёл стволы на двух других немцев.
«Бах!» — вновь прозвучал сдвоенный выстрел, который унёс жизни водителя и оберст-лейтенанта.
— Нет! — наконец пришёл в себя полковник и потянулся к кобуре.
— Вот именно, что — нет! — крикнул я и с разворота ударил ему ногой в голову, проведя прием, называемый в карате «Ushiro Ura Mawashi Geri» или в простонародье «вертушка».
Вложил в удар я почти все силы, поэтому после его проведения на землю мы с офицером упали вместе. Я от того, что не удержался на ногах потеряв равновесие, а он, потому что потерял сознание. К счастью, немец был одет в фуражку, а не в шлем, поэтому моего удара ему хватило за глаза. Получив в голову, он мгновенно обмяк и, упав в лужу, затих, пуская пузыри.
Видя, что тот может захлебнуться, подполз к нему, вытащил его лицо из воды и перевернул на спину. Затем постучал по щекам и, видя, что тот жив, свалился рядом с ним на землю, чтобы дать себе одну минуту отдыха.
Мне нужно было время, чтобы успокоиться, остановить мандраж и собраться с силами. Но, разумеется, в данной ситуации, когда полковника и его свиты могли хватиться в любую секунду, любое промедление было сродни самоубийству. А потому, эту минуту я решил использовать с пользой для дела.
Поднялся, подошёл к лошади, достал из ранца бинты, перевернул немца, уложил его на живот, вставил в рот кляп из ткани и, сняв с пленного ремень и оружие, связал ему ноги вместе и руки, плотно примотав их телу. Затем, чтобы то не брыкался, отвесил ему не большого «леща», постоял с секунду, собираясь с мыслями и рванув его вверх, закинул вначале себе на плечо, а потом перекинул на Маньку.
Это было тяжело. Очень, очень тяжело. Но я смог это сделать. Тело полковника с успехом, словно седло, было перекинуто через лошадь и я, чуть отдышавшись, достав веревку, приступил к фиксации этого самого тела на транспортном средстве.
Пока привязывал, вспомнил о Фрице, которого я тоже постоянно заматывал то бинтами, то верёвками. В голове вспыхнула мысль: «Одно пленение уже закончилось смертью пленного. Так стоит ли мучиться с этим полковником? Может быть проще его отправить в преисподнюю прямо здесь и сейчас, чем с ним возиться, зная, что живым его будет эвакуировать отсюда тяжело, если вообще возможно⁈»
Но я от неё отмахнулся, напомнив себе что полковник, это не ефрейтор, а величина. Что именно за «фрукт» мне попался я, конечно же, не знал. Но судя по петлицам и потому, что в сопровождающих у него был оберст-лейтенант, это была довольно жирная шишка.
«А раз так, то если будет возможность его привести к нам и допросить, то думаю, это нам будет только на руку. Раз уж от майора был толк, и мы получили важную информацию, то уж от полковника и подавно. Во всяком случае, пока он мне обузой не является, а значит будет пленным. Привязал я его к Маньке всё. Так что лично мне он не мешает. А раз в дальнейшем он может быть полезен, то мой долг попробовать его доставить к нам в относительной целостности и сохранности», — сказал я себе, продолжая вязать узлы.
Это заняло ещё пару минут, по окончании которых новый пленный был надёжно замотан и готов к транспортировке.
Отвёл Маньку подальше, привязал её к дереву и стал обходить пушки. Поочередно подходя к каждой из них, я вначале разбивал оптику, а затем закидывал гранату в ствол и отбегал.
Как и ожидалось, после таких процедур каждая гаубица полностью выходила из строя.
Закончив с последней пушкой, отвязал Маньку, подвёл её к одной из двоящихся гаубиц, не отпуская уздечку залез на дымящеюся станину, а уже оттуда на спину. Лошадь немного в этот момент дёрнулось и так получилось, что связанный полковник оказался не передо мной, а за мной.
«Ну да не беда. Какая разница ему как ехать?» — логично отметил я и вслух по-русски произнёс:
— Пошла, родимая.
Моё появление у берега реки осталось для врага практически не замеченным. И всё потому, что путь мой лежал не через Троекуровск, а сразу же на прямую через поле.
Да, с одной стороны, мой силуэт всадника был хорошо виден со всех сторон. Но с другой стороны, сейчас немцам было совершенно не до этого.
Разбитые войска откатывались назад на исходные позиции. До нас ли с лошадью им было?
Мало ли кто это едет?
«Может быть разведчик?» «Может быть вестовой?» «Может быть связной?» — наверняка, думали те, кто обращал на меня внимание. Но вряд ли такие мысли задерживались у них в головах надолго. Сейчас у них были другие заботы: крики,
