Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
Сколько буду жить, никогда не забуду этот кошмарный день. Впрочем, кто сказал, что мне долго осталось жить?
Итак, я вернулся домой, в нашу квартиру, где раньше — пока не ушла эта женщина, моя мать, — жила наша дружная семья. Открыл дверь своим ключом и, как только переступил порог, почувствовал ее — беду. Отец лежал в кухне, такой большой и абсолютно неподвижный. Я кинулся к нему и увидел струйку запекшейся крови, стекавшей по его седому виску. Тогда только я заметил «макарова» в его правой руке. На кухонном столе белела записка, я сел за стол и принялся ее читать. Удивительно, что я был совершенно спокоен, почти равнодушен и даже закурил.
Содержание записки — или, правильнее сказать, письма — помню очень хорошо, хотя прочел его только один раз, тогда: письмо не сохранилось.
«Мой дорогой, любимый сын! Обращаюсь к тебе, потому что больше не осталось никого, кому есть дело до меня и до кого есть дело мне. Прежде всего — прости меня и не осуждай. Наверное, именно тебе суждено найти меня, и я представляю, как это тебе будет тяжело. Но ведь ты же офицер! Воспринимай это как гибель командира от вражеской пули. И пойми меня, как офицер офицера.
Я больше так не могу. Я любил свою работу и старался выполнять ее честно. Зная, что представляет собой мое ведомство, и зная, что не всегда оно действует благородными методами, изо всех сил старался этому противостоять. Считал, что служба безопасности государства — не выдумка диктаторов, а необходимость, без которой в современном мире не обойдется ни одна страна. Пусть нас называют тайной полицией — я видел в том, что мы делаем, просто работу, такую же, как любая другая, работу, которую нужно выполнять четко, честно, не пачкая рук.
Не получилось. Пострадали два совершенно невиновных — я в этом убежден — человека, ученых. А затем и я сам потерял все, что у меня было: любимую работу, любимую жену, спокойную семейную жизнь.
Мой дорогой сын! Ты видел мои попытки найти правду, мои старания восстановить свое доброе имя, видел крах этих стараний. Жить так, в грязи, я не могу и не хочу. Я устал, смертельно устал и отчаялся, не хочу больше ничего. Мне остается только уйти. Пойми меня, как солдат солдата. Ты был на войне, видел ее ужасы и знаешь, как рычит от боли раненый с распоротым животом, как он умоляет своих товарищей пристрелить его. Так вот, я — такой раненый, с той разницей, что распорот у меня не живот, а душа. И еще с тем неоценимым преимуществом, что я не должен никого ни о чем просить; я в состоянии все сделать сам.
Перед тем как я уйду, хочу передать тебе список фамилий. Нет, я не прошу тебя мстить, пожалуй, я даже против этого. Я просто хочу, чтоб ты знал своих врагов в лицо — как на войне».
На этом сама записка кончалась, далее следовал еще список из нескольких имен, многие из которых мне были знакомы. Я дочитал предсмертное письмо до конца, оставался по-прежнему странно спокоен, выкурил еще одну сигарету. И вдруг во мне что-то сломалось. К горлу подступил соленый ком, из глаз сами собой почему-то потекли слезы, и я зарыдал — заливисто, в голос.
Я кинулся к телу своего несчастного отца, обнимал его, будто пытаясь оживить. Во мне нарастала некая странная волна. Сначала я почувствовал себя непривычно свободным, мне даже почудилось, что я — птица. Я увидел вокруг бесконечное, пронзительно-голубое небо, а внизу — огромную и почему-то заснеженную Москву. Это чувство свободы и полета было так невероятно прекрасно, что я даже засмеялся от радости. И тотчас же оказался там, в горах, в том самом бою, в котором меня контузило. Почерневший остов сгоревшего дома на фоне безрадостного весеннего неба — все, что осталось от деревни, в которой мы производили «зачистку». А вот и он, бросивший ту самую гранату, взрывной волне от которой я обязан своим ранением и досрочной демобилизацией.
Больше ничего не помню. Очнулся я там же, где и лишился сознания, в кухне, но не было ни трупа, ни предсмертного письма. Это конечно же «контора» постаралась. Позже врачи объяснили мне, что именно тогда со мной случился мой первый приступ, объяснили, как называется моя болезнь. На латыни — эпилепсия, а по-русски совсем смешно: падучая.
Па-ду-ча-я…
Глава восемнадцатая
Утро старшего лейтенанта Департамента уголовного розыска МВД, оперуполномоченной Галины Романовой начиналось обычно с легкой перебранки с будильником и диетического завтрака. Но сегодня все пошло не по плану, поскольку разбудил Галю звонок ее непосредственного начальника, генерала Вячеслава Ивановича Грязнова.
— Здравствуй, девочка, — сказал Грязнов по-отечески. Он любил Галю и симпатизировал ей не только потому, что она приходилась родной племянницей покойной Шурочке Романовой — легендарной генеральше и боевой соратнице Грязнова, грозе московского преступного мира, но еще и потому, что в делах, в расследовании которых Галя принимала участие, она проявила себя как цепкий и надежный профессионал. — Здравствуй, девочка. Ты мне нужна срочно-срочно. Есть дело. Так что, пожалуйста, поторопись.
Так, завтрак отменяется. Ну, может, оно и к лучшему, подумала Галя, ведь уже много лет она изнуряла себя овощами с утра — а как хотелось, как хотелось, черт побери, залить яичком несколько ломтиков ветчины на сковородке, поджарить тосты, такие румяные, симпатичные, а еще лучше — разогреть котлетки, оставшиеся от обеда… но нет! Нет! При ее наследственной склонности к полноте все это совершенно невозможно. Она еще совсем молодая девушка, и — ничего с этим не поделаешь — ей хочется нравиться мужчинам!
И вот старший лейтенант Романова оделась «по тревоге» и, взяв себе на завтрак яблоко, которое она намеревалась проглотить по дороге, выскользнула из дома.
— Привет, Галюша. Значит, так. Слушай, — начал Вячеслав Иванович, как только Галя впорхнула в его кабинет. — История наша вот такая…
Грязнов лаконично, но достаточно подробно изложил Галине все обстоятельства дела таинственного террориста-взрывника, особо заострив внимание на главном подозреваемом — отставном сапере Викторе Жаворонкове.
— Добудь мне его. Достань из-под земли. Школа, Бауманский институт, военкомат, отделение милиции… Что еще?
— Он же инвалид? Значит, пенсию получает, — включилась Галя.
— Умница, — отозвался Грязнов. — Стало быть, добавь еще и собес. Но начни со школы — там у него был какой-то роман, это может быть перспективной ниточкой. Поговори с учителями, разведай все, что можно. Ну что я тебя буду учить — ты сама уже большая. Задание ясно?
— Ясно, Вячеслав Иванович!
— Тогда действуй.
Галя кивнула, повернулась на каблуках и вышла из кабинета.
Метро обрушилось на нее привычной суматохой. Озабоченные люди, толпы сосредоточенно перемещающегося народа… До сих пор, даже уже привыкнув по-своему к Москве, ее расстояниям, ее населенности, выросшая в Ростове-на-Дону Галя порой ловила себя на каком-то атавистическом провинциальном восторге перед столичным масштабом .
Школу лейтенант Романова отыскала быстро. Поразило Галю то, что снаружи здание в точности повторяло школу из ее ростовского детства, в которой училась когда-то она сама.
Ознакомительная версия. Доступно 14 страниц из 69
