ему? Мне ничего не оставалось, кроме как опустить голову и расслабить напряжённые от возмущения мышцы. Мне ничего не оставалось, кроме как сдаться.
«Евгений, прошу тебя, послушай его! – вдруг сказал СЕКАЧ. – Света и правда ни в чём не виновата! Позволь своим верным служителям жить не по одному лишь закону высших существ, устаревшему уже как миллион лет!»
Я не успел удивиться всему вышесказанному, как взгляд Евгения устремился на меня.
– Я ценю твоё мнение, Сергей Казимирович, но я не просил его высказывать.
«Мне и не нужно разрешение, я лишь прошу признать правоту мальчика. Триста лет Света не покладая рук работала, принося тебе и России огромную пользу. Разве не справедливо будет, как говорит Виталий, отблагодарить её возможностью завести семью? Тем, чего она желала многие века?»
– Разок допустив вольность, можно довести дело до неконтролируемого хаоса, – мудрым голосом сказал Евгений. – Правила есть правила, Сергей Казимирович, отступать от них значит поставить под сомнение целостность идеи. Ты это прекрасно знаешь.
«Знаю, Евгений, это верно. Вот только я знаю и то, что ты таким образом недалеко уйдёшь от Пенутрия. Хороший правитель строг, но он одновременно и справедлив. Ты должен быть Евгением Грозным, а не Деспотичным».
– Хочешь сказать, я не справляюсь с тем, чтобы быть справедливым? – спросил Евгений немного с вызовом.
«Ты поставишь все успехи под сомнение, допустив несправедливость. Мы, люди, скоротечны, но наша сила в памяти. Неужели ты хочешь запомниться в веках тем, кто запретил любящим мужчине и женщине быть вместе и разлучил их ради исполнения древнего закона? Или всё же хочешь остаться справедливым и даровать им счастье, чтобы запомниться отзывчивым царём, а не бессердечным владыкой?»
Внутри Евгения что-то заклокотало, «цепи» вдруг разошлись – я был свободен. На его лице появилась смесь чувств, большая часть из которых – отнюдь не положительные. Он отошёл в тень, видно было лишь его туловище.
– «Червь» и борьба личностей оставят на разуме Светланы след, – сказал Евгений. – Но я остановлю энергомутацию, так и быть.
«Ты поступаешь правильно, Евгений, – сказал Сергей Казимирович спокойно. – Как отец, я благодарю тебя».
Евгений не нашёл что сказать. Его, похоже, обуревали раздумья и стыд. Стыдно ему было не только от слов Сергея Казимировича, но и из-за того, что он допустил необдуманные действия. Он долго смотрел в сторону, а затем повернул ко мне голову и сказал:
– Ты вправе злиться на меня, Виталий. Но я всё равно хочу попросить прощения, пусть моему поступку и нет оправдания.
Обессилев, я свалился на колени – слишком много энергии из меня высосали «цепи» за те пару минут, что мой мозговой помощник меня отбивал от Евгения. Я редко и глубоко дышал, глядя в пол, пытаясь вернуть ясность мысли. Ко мне потянулись «щупальца», призванные помочь мне и перенести энергию от Евгения мне, но я презрительно отбил их и встал на одно колено, подняв измученный взгляд на дракона.
– Почему, Евгений? – спросил я. – Почему вы взяли со Светы слово, что она никогда не будет любить? О чём вы думали, когда лишали женщину целой половины смысла её существования?
– Я не мог лишить её того, чего у неё никогда не было. Я не лишал её возможности любить, она лишила этой возможности сама себя. Мне тогда нужно было лишь обещание. Любое обещание, которое свяжет меня с ней, сделает её подчинённой мне. А наказывал я её лишь потому, что так велит закон о подчинённых. Отменяя наказание, я иду супротив закона. Даю волю хаосу.
И вновь эти слова про хаос. Я лишь медленно покачал головой – мне не хотелось спорить. Высшие существа, я понимал это ещё тогда, слишком убеждены в собственной правоте. Их не убедишь рассказами о справедливости, о человечности, о том, что люди могут меняться. У них есть закон – они его исполняют.
Я не простил Евгения тогда. Не хотел. И не хочу до сих пор. Я не боялся его гнева, не боялся, что меня лишат титула Посвящённого. Мне хотелось лишь справедливости. Хотелось, чтобы во мне не видели лишь инструмент. С другой стороны, логика намерений, как известно…
– Отпустите меня, Евгений, – сказал я. – Мне хочется домой.
Быть может, Евгений и хотел мне что-то сказать, но лишь покивал и неловко щёлкнул пальцами.
Очнулся я, лёжа на холодной плитке. Голова гудела, а тело казалось совсем чужим. Сквозь белую пелену в глазах я увидел Свету. Она приложила руки к моей голове и к солнечному сплетению и перекачивала энергию. Она смотрела на меня взволнованно и говорила:
– Витя, милый мой, очнись!
Радость появилась в её глазах, когда она увидела, что я открыл глаза и зашевелился. Она осталась человеком, платье на ней немного надорвалось, но в целом осталось невредимым. Значит, процесс зашёл не так далеко, пока я был без сознания.
– Витя, ты совсем пустой! Что случилось?
– Со мной всё хорошо, родная, – сказал я и встал. – Ты сама-то как?
– Я… Евгений хотел обратить меня в драконицу, – Света еле заметно вздрогнула. – Я боролась всеми силами, едва не проиграла, как вдруг в один момент словно бы освободилась. Со мной всё хорошо.
– Я рад. Пойдём лучше домой, – я, наконец, встал с плитки. – Какая-то сегодня слишком бурная ночь. И про мороженое не забудь. Растаяло оно, наверное, но чего зря добру пропадать?
Глава 11. На пути к предначертанному
Я мог разговаривать со своим мозговым помощником и во время сна. Не преминул возможностью, чтобы расставить все точки над «i».
«Сергей Казимирович, вы уж простите меня за столь презрительные обращения в ваш адрес, – разговаривал я с СЕКАЧом, настоящее имя которого оказалось Сергей Казимирович Омаров. – Я-то думал, что вы – обычный робот-помощник, а тут…»
«Не бери в голову, – отвечал Сергей Казимирович мягко. – Ты не виноват. Я собирался сохранить эту тайну как можно дольше, но обстоятельства вынудили, сам понимаешь».
«Но зачем? – спросил я. – К чему вся эта секретность?»
«Видишь ли, мой разум попал к Евгению давным-давно. Я жил в его городе, Драконьем Кремле, и являлся его единственным советником-человеком в течение нескольких миллионов лет. Я, конечно, много изучал различных архивов и библиотек Евгения, поэтому знаний у меня сейчас много, но тем не менее. И однажды он попросил моей помощи
