и мухи не обидит. Все это так, но, кроме этого, в нем есть много чего еще. У него в Сиднее самая большая адвокатская практика, людей он видит насквозь. Его, конечно, все очень уважают и знают, что никакая мошенническая проделка с ним не пройдет, лучше и не пробовать. То же самое в политике. Всем в партии заправляет он, старый Дарнс и шагу не ступит, с ним не посоветовавшись. Отец бы мог и сам быть премьер–министром, если бы захотел, но он не хочет, его вполне устраивает просто входить в правительство и дирижировать всем спектаклем из- за кулис.
— Не надо очень винить мальчика, Джим, — сказала мама.
Отец нетерпеливо дернул рукой. Казалось, он думает вовсе не обо мне. У меня мурашки поползли по спине. Наконец
он заговорил.
— Похоже, что эта парочка заранее все подстроила, — сказал он. — Хадсон последнее время стал очень несговорчив. Я бы не удивился, если бы за всем этим скрывался шантаж. А она его перехитрила.
— Но что делать Фреду? — сказала мать.
Отец посмотрел на меня. Знаете, у него был такой же кроткий вид, как всегда, и голос звучал так же приятно. «Если его поймают, его ждет петля», — сказал он. Мама вскрикнула, и отец слегка нахмурился. «О, я не позволю надеть на него петлю, — сказал он. — Не бойся. Фред может этого избежать, если сейчас пойдет и пустит себе пулю в лоб». — «Джим, ты хочешь меня убить», — сказала мама. «К сожалению, и это не очень бы нам помогло», — сказал отец. «Что?» — спросил я. «Если бы ты пустил себе пулю в лоб, — сказал он. — Всю эту историю необходимо замять. Мы не можем допустить публичного скандала. Нас ждет жестокая борьба во время выборов, а если все это выплывет наружу и я выйду из игры, у нас будет мало шансов на победу». — «Отец, мне ужасно жаль, что так случилось», — сказал я. «Не сомневаюсь, — ответил он. — Дураки и негодяи обычно сожалеют о своих поступках, когда приходит пора за них расплачиваться».
Мы немного помолчали, затем я сказал: «Может, все же лучше мне застрелиться?» — «Не болтай чепухи, — сказал отец. — Ты еще больше все испортишь. Думаешь, в газетах сидят круглые идиоты, не поймут, что к чему? Помолчи. Дай мне подумать». Мы с мамой сидели как воды в рот набрав. Она держала меня за руку. «К тому же нам придется иметь дело с этой женщиной, — сказал он наконец. — Мы в ее власти. Приятно иметь такую невестку». Мама не осмеливалась и слова сказать. Отец откинулся в кресле, положил ногу на ногу. В его глазах появилась улыбка. «К счастью, мы живем в самой демократической стране в мире, — сказал он. — Всё и всех можно купить». Он с удовольствием произнес эти слова. Минуты две он глядел на нас. У него была привычка выставлять вперед нижнюю челюсть, когда он задумает что–нибудь и намерен любым путем добиться своего; мы с матерью ее прекрасно знали. «Вероятно, завтра все это уже появится в газетах, — сказал он. — Я повидаюсь с миссис Хадсон. Я знаю, что она станет говорить. Если она будет твердо стоять на своем, то не думаю, чтобы кто–нибудь что–нибудь мог доказать. Разве что произойдет особый случай. Похоже, она все как следует продумала. Полиция, конечно, будет ее допрашивать, но я прослежу, чтобы это было в моем присутствии». — «Ну а с Фредом как?» — спросила мама. Отец снова улыбнулся. «Фред ляжет в постель и останется там, — сказал он. — Благодаря милосердному вмешательству провидения сейчас в городе очень много случаев скарлатины. В сущности, настоящая эпидемия. Завтра или послезавтра мы переправим его в инфекционные бараки». — «Зачем? — спросила мать. — Какой в этом толк?» — «Моя дорогая, — ответил отец, — это лучший из известных мне способов убрать человека на некоторое время». — «Ну, а если он заразится?» — спросила мама. «Что ж, это будет вполне естественно», — сказал он.
Утром отец позвонил в контору моему боссу и сказал, что у меня температура и ему все это очень не нравится. Меня уложили в постель и вызвали доктора. Доктор пришел; все, как положено. Это был мой дядя, мамин брат, он лечил меня с рождения. Он сказал, что не может пока утверждать наверняка, похоже на скарлатину, но он не стал бы отправлять меня в больницу, пока симптомы болезни не станут яснее. Мама велела кухарке и горничной не подходить ко мне, она сама будет за мной ухаживать.
В вечерней газете только и разговору было, что об убийстве Хадсона. Миссис Хадсон пошла одна в кино, а когда вернулась домой и вошла в гостиную, нашла там тело своего мужа. Служанки у них не было. Вы не знаете Сиднея, их дом — что–то вроде небольшой виллы в новом районе города; вокруг дома есть участок, и следующая вилла — ярдах в тридцати от них. Флорри была незнакома с соседями, но она кинулась к ним и до тех пор барабанила в дверь, пока ей не
открыли. Там уже спали. Она сказала, что ее муж убит, и попросила побыстрей пойти с ней. Когда они прибежали, увидели, что Хадсон безжизненной грудой лежит на полу. Через некоторое время сосед вспомнил, что надо скорее вызвать полицию.
Миссис Хадсон была в истерике. Она кричала и плакала, кидалась на тело мужа, соседи с трудом оттащили ее.
Затем следовали все подробности, которые сумели подобрать репортеры. Полицейский доктор полагал, что Хадсон был убит часа за два–три до того. Как ни странно, его застрелили из собственного револьвера; версию самоубийства сразу же отвергли. Когда миссис Хадсон немного пришла в себя, она сказала полиции, что провела вечер в кинематографе. У нее все еще был билет в сумочке, и она встретила там двух знакомых и разговаривала с ними. Она объяснила, что решила пойти в кино, так как муж должен был уехать в Ньюкасл. Он пришел домой незадолго до шести и сказал, что не едет. Она решила остаться дома и приготовить ему ужин, но он сказал, чтобы она шла, как и собиралась. К нему должен был кто–то прийти по важному делу, и он хотел быть один. Миссис Хадсон ушла, и это был последний раз, когда она видела его в живых. В комнате были следы отчаянной драки. Очевидно, Хадсон дорого продал свою жизнь. Украдено ничего
