сочувствием смотрела в мою зареванную физиономию. – Что этот козел натворил? – совершенно неожиданно насупилась Яна, гневно упирая руки в бока.
– Чего? – опешила я.
– Мне Пашка позвонил и без объяснений попросил приехать к тебе, проведать! Не хотел оставлять тебя одну, сказал, что ты расстроена. Я так поняла, что вы поругались с ним? – с тревогой спросила Яна, разуваясь в моей прихожей и ставя на пол пакет с какими-то гостинцами, где мороженное – было одним из множества вкусностей.
И от этой его заботы, как и от необходимости объясняться с Яной и, вероятно, лишиться и ее дружбы, стало так паршиво, что я тихо завыла, опускаясь на пуфик в потребности плакать. Много. И сопливо!
Что, собственно и сделала, параллельно залезая в пакет с гостинцами и доставая оттуда сырокопченую колбасу, чтобы откусывать прямо от палки, плача и причитая в успокаивающих объятьях Яны.
– Что за вой? А ты кто? – покачиваясь, показался в прихожей заспанный и одутловатый Кравцов, с трудом сфокусировав взгляд из-под синяков на Яне. Появление мужчины вызвало недолгое затишье. Вот только: – А где твой упырь? – поинтересовался он уже у меня.
А я вновь завыла и полезла в пакет за новой жертвой моего плохого настроения и хорошего аппетита.
* * *
– Не думал, что ребенок из пробирки твоей дочери – настолько весомый повод для того, чтобы собирать экстренное совещание, Леша, – садясь в кресло на своем привычном месте за столом в зале совещаний, поправил на носу очки Федор Николаевич, недружелюбно наблюдая за моим отцом, чье лицо было мрачнее обычного, и ничего хорошего не предвещало. Впрочем, причина была понятной.
– Мой будущий внук – не твоего ума дело, Федя. Впредь я не потерплю любого упоминания этого ребенка в твоем исполнении. Учти это, – холодно отрезал папа, чем нешуточно удивил своего партнера. – Мы собрались по другому поводу. Более важному, чем способ, которым забеременела моя дочь.
– Как интересно, – со злой иронией протянул несостоявшийся свекр, поглядывая то на папу, то на меня, а то и на Игоря, на чьей физиономии все еще сохранялись следы буйного похмелья и повреждения носа. Но от этого он казался еще мрачнее и внушительнее. – И в чем же причина, позвольте спросить?
– Дело, дружище, во вскрывшихся обстоятельствах пропажи крупной суммы денег из отдела Светы несколько месяцев назад, – отозвался отец, а после бросил перед Кравцовым-старшим папку с распечатанным отчетом Толика.
Тот с деланным безразличием подтащил папку к себе и бегло пробежался взглядом по первым листам.
– И почему я должен вникать в ошибки твоей дочери, Алексей? Ты не перепутал? Я – учредитель, а не бухгалтер. К тому же тут бред какой-то, а не отчеты.
– Однако, ты ведешь тесное сотрудничество с некоторыми сотрудницами ее отдела, – злорадно и со значением произнес Игорь.
– А ты, я смотрю, решил самоутвердиться за мой счет, сынок? Ни на что другое тебя же не хватает… – зло усмехнулся Федор, который, как мы все уже поняли, догадался и о причине нашего собрания, и о содержании папки, чего показывать не желал.
– Довольно, – твердо произнесла, с безразличной холодностью посмотрев на несостоявшегося свекра. – Федор Николаевич, вы не отрицаете, что были знакомы с моей бывшей сотрудницей – Смирновой Анжеликой Витальевной, которую устроил в мой отдел Игорь по вашей просьбе? – устало спросила я, так как сил и эмоций больше просто не было. Я настолько разбита последними открытиями и событиями, что чувствовала себя… и того хуже.
– Впервые слышу, – небрежно пожал он плечами и сложил руки на груди с видом короля.
– Вижу, дорогой папа, возраст начал сказываться, и память тебя подводит. Так как я отлично помню, что это именно ты познакомил меня с той девчонкой. И именно ты очень просил пристроить бедную, но очень способную девочку «под крылышко» Свете, – не уступая отцу в злой иронии, прокомментировал Игорь ответ Федора Николаевича.
– Я не понимаю, что здесь происходит? Это допрос? Меня в чем-то обвиняют? – не теряя уверенности, с горделивым и невозмутимым видом спросил Кравцов-старший, задрав бровь.
– Федор Николаевич, Анжелика была уволена за непростительное допущение: она ошиблась в нескольких числах номера счета и перевела крупную сумму в оффшоры.
– Какой ужас, – деланно сочувствующе, прокомментировал мужчина. – Но, так как твои отчеты, Светочка, в эти месяцы были безукоризненны, полагаю, проблему тебе удалось решить?
– Удалось, – спокойно кивнула я, не сводя внимательного взгляда с этого… этого… с того, с кем едва не породнилась. Я думала, что это у меня беда с родословной, но Игорю – вот кому на самом деле не свезло по жизни. На фоне такого отца, даже удивительно, что Игорь вырос относительно совестным. Да, лоботряс и бабник, но, хотя бы не подлый. – Владелец счета, куда были перечислены деньги, под гарантией анонимности, дал добро банку на возвращение всей суммы, – поделилась я тем, как было дело. Впрочем, я была уверена, что это – не новость для моего почти что родственника.
– Как удачно все сложилось, – пакостно улыбнулся бывший свекр, буравя меня надменным взглядом. – Но что с того?
– У нас есть доказательства, что тот счет принадлежит тебе, – холодно процедил отец, смотря на своего партнера исподлобья. После того, как он узнал о происшедшем, удивительно, что отец еще сохраняет самообладание. В первые полчаса он буквально рвал и метал!
– Серьезно? – в притворном удивлении поднял мужчина брови. – А вот я не помню, чтобы давал разрешение банкам на разглашение моих данных. И официальных запросов от внутренних органов, насколько мне известно, не поступало. Следовательно, все, что вы считаете «доказательствами», для меня всего лишь «Филькина грамота» и попытка клеветы. Вы уверены, что хотите попытаться обвинить меня, имея на руках вот это? – брезгливо посмотрел он на папку. – Попробуйте, и я засужу вас в ответ. Вас – за попытку клеветы. А того, кто вам эти бумажки предоставил – за взлом конфиденциальной информации, – мерзопакостно и коварно улыбнулся мужчина, победно сверкнув стеклами очков, и с вызовом вздернул подбородок.
– Что-то в этом роде Света предполагала. В который раз поражаюсь проницательности дочери, – покачал отец головой, с удовольствием наблюдая, как победный огонек из глаз партнера исчезает, и на его место появляются тревога и сомнение. Хотя лицо мужчина держал
