Но кроме кругов Эш знал только Иркаллу.
А значит, в этом диком краю живут не только духи, но и люди. И он сам — наполовину родом из проклятых земель.
Или из земель, лежащих еще дальше, чем проклятые.
И то, и другое предположение звучало, как безумие. Но никаких других объяснений Эш придумать не мог.
— Где же мой дом… — пробормотал себе под нос Эш, и в это мгновение ему вдруг показалось, что из темноты за забором на него смотрит человек, закутанный в рваный плащ.
Тряхнув головой, он прогнал наваждение и, позвав хозяйку, направился к сараю.
Верра несколько раз переспросила, действительно ли господин хочет ночевать здесь, и даже предлагала все-таки освободить ему вторую комнату, пока уставший Эш не рыкнул на нее, чтобы отстала со своим гостеприимством и сделала, наконец, то, о чем ее просят.
В сарае у Верры жили кролики и коза с приплодом. И рядом со входом левой стены имелся небольшой закуток для кормового зерна и сена.
Женщина, явно смущаясь, в полумраке приоткрытой двери почти наощупь постелила гостю поверх сена две старые мужские куртки.
И тут взгляд Эша задержался на аккуратно сложенной хозяйственной утвари за дверью. Он тронул носком сапога приставленную к стенке бочком небольшую лохань, и та с грохотом перевернулась, открывая прикрытый старой тряпкой железный фонарь.
Верра вздрогнула.
— А вот фонарь можно было бы и зажечь. Все приятней, чем в темноте, — проговорил он.
Женщина опустила голову.
— Да, конечно… Я сейчас…
Присев к фонарю, она громыхнула крышкой и зажгла свечу. Тусклый свет, пробиваясь сквозь пожелтевшее мутное стекло, осветил небольшой сеновал и смущенное лицо Верры.
— Значит, фонарь безопасный ты имеешь, а детей в темном чулане запираешь? — с безжалостной прямотой спросил Эш.
Женщина только ниже опустила голову.
— Да и как давно ты проверяла детей в своей комнате? Не боишься, что насмерть расшибутся?..
Верра расплакалась.
— Да не держу я их в чулане!.. Что ж у меня, сердца нет совсем? Сажаю только, прежде чем гостей привести… Многие ли захотят на постой в дом с тремя младенцами?.. А так… Жалеют… Остаются, — трясущимися руками она вытерла слезы. — А если стигматики, так вообще… Вот говорят все, что вы злые. Только неправда это. А если еще рассказываю, что от такого же, как они, родила… Так еще и вещичек каких для малят напоследок подарят… — Верра шмыгнула носом. — Хотите — осуждайте, чего уж тут… Только иначе как мне прожить-то? Честный сытым не бывает…
Эш прищурился.
— А от кого эти дети на самом деле?..
Верра, охнув, закрыла рот руками. Она поняла, как много лишнего сболтнула сгоряча.
Эш покачал головой.
— Даа… Что-то мне подсказывает, что вовсе не от того молодого и красивого, что был у тебя на постое. Как же ты их на передний край отписать не побоялась?..
Тяжко вздохнув, Верра махнула рукой и снова всхлипнула.
— Пусть лучше так… Хоть шанс есть, что господами побудут. И другая, такая как я, стелиться перед ними станет, лишь бы угодить да понравиться.
— А если не выживут? Что тогда?
— А разве лучше, как их отец? — сказала женщина, поджав губы. — Есть не досыта, да пить без просыпа? И сдохнуть в пивной под столом? Нет уж, такого добра им не надобно.
— Зачем так-то сразу?
— Да потому что все здесь так, — тихо сказала Верра. — Город ведь — он как тюрьма. Большая только. Налога боишься, синьора боишься, жреца боишься, стражников боишься, хозяина боишься… А бежать некуда. Оттого каждый вечер улицы пусты, а пивные полные.
Она подняла голову, с каким-то отчаянным вызовом глядя на Эша.
— Молоды вы еще очень, господин, да еще и стигмой отмечены. Вам не ведомо, каково нам, простым да невольным.
Он стоял, смотрел в ее лицо, выражающее абсолютную уверенность в своей правоте. И понимал, что какими бы словами он не попытался ей объяснить, Верра никогда не поверит, что у каждого из стигматиков есть свои собственные тюрьмы, и поводов напиться — уж точно не меньше, чем у любого из горожан.
Когда женщина ушла, Эш снял с себя лук и колчаны и, положив их поближе к себе, растянулся на сене.
В его голове, держась за руки, кружили образы обнаженной Бэл, волка-уродца, огромного борова и ворона в человеческом обличии.
Безумие какое-то.
Любопытная коза, постукивая копытцами по деревянному настилу, подглядывала за ним в широкие щели горбыля, из которого был сколочен ее загон. Где-то во дворе самозабвенно трещал сверчок.
А Эш задумался о том, как бы не влезая в дорожные запасы Шеды ему разжиться любимым оружием — метательными ножами.
Он даже невольно шевельнул пальцами, точно ощущая в них смертоносную прохладу летающего клинка.
В своем воображении Эш подбирал для них идеальную форму, представлял, каким должен быть их вес и баланс.
С этой мыслью он погасил фонарь и уснул.
В ту ночь Эшу снилось, как он забирает у оружейника свой вожделенный заказ — двенадцать метательных клинков в удобных ножнах на поясном и двух набедренных ремнях. Он с наслаждением перебирал их, и стоило только Эшу взять клинок в руку, как на нем появлялась метка, похожая на стигму ворона. Оружейник, похожий на Никкаля, довольно улыбался, а в полумраке его лавки танцевала Бэл в тунике жреца.
Эш проснулся резко, почувствовав на себе чей-то пристальный взгляд. Распахнув глаза, он мгновенно выхватил нож — и…
Увидел прямо над собой беленькую мордочку козленка.
— Вот дурак, — с улыбкой выругался Эш. — А прирезал бы тебя нечаянно?
— Мээээ, — ответил ему козленок, бесстрашно тыкаясь носом в ладонь.
И только тут до Эша дошло, что к нему в полной мере вернулось осязание.
— Как ты выбрался-то? Вот ведь горе…
Поймав животину, Эш отнес козленка обратно в загон, нашел место, где край горбыля разгрызли настолько широко, что маленький егоза смог вылезти. Похозяйничав в углу с утварью, он отыскал молоток, обломок какой-то доски, и заколотил образовавшуюся дыру. Потом, поежившись от прохлады, вышел во двор — утро еще только начиналось. Эш напоил Полудурка, умылся и тихо прокрался в дом, чтобы никого не разбудить.
И с удивлением увидел, что Дарий спит на одеялах у очага. Видимо, с Шедой у него вчера чего-то не заладилось.
Стащив из-под белого полотенца на столе лепешку, он так же бесшумно выскользнул обратно на улицу. Щурясь на небо, разгорающееся от поднимающегося солнца, он перекусил и, хотя еще было рановато, отправился на рыночную площадь. Лук он тоже взял с собой, прикрыв дыру на безрукавке ремнями от колчанов.
