теперь думал Бервелл, ему следовало давно уничтожить. Сначала он отказывал жене, но потом сдался. Но хотя он и знал по опыту, к чему приводит демонстрация проклятой карточки, происшедшее превзошло все его опасения. Читая, жена побледнела, стала хватать ртом воздух и едва не рухнула на пол.
– Я же предупреждал, чтобы ты не читала, – с упреком сказал Бервелл и, тронутый смятением жены, взял ее за руки и принялся успокаивать. – По крайней мере скажи, что там написано. Вместе мы это перенесем, ты уж точно можешь на меня положиться.
Но жена, словно бы в гневе, оттолкнула его и яростным, изменившимся до неузнаваемости голосом заявила, что впредь отказывается делить с ним кров.
– Ты чудовище! – воскликнула она. И это были последние слова, которые он от нее слышал.
Все попытки примирения ни к чему не привели, и супруг, близкий к безумию, первым же пароходом отплыл в Нью-Йорк. За неполные две недели ему довелось претерпеть больше испытаний, чем за всю предыдущую жизнь. Увеселительная поездка была испорчена, важные деловые встречи тоже пришлось отменить, и теперь семья его была разрушена и судьба пришла к краху. Во время плавания он почти не покидал свою каюту, а лежал на койке без движения. Его, несчастного и раздавленного, поддерживала только одна мысль – о встрече с партнером Джеком Эвелитом, другом детства, соучастником успеха, самым храбрым, самым преданным человеком в мире. В своем отчаянном положении он чувствовал, что Эвелит, с его здравым смыслом, найдет выход из этого кошмара. Когда судно пришвартовалось в Нью-Йорке, Бервелл, с трудом дождавшись, пока опустят сходни, бегом сбежал на берег, чтобы пожать руку встречавшему его партнеру.
Первыми словами Бервелла были:
– Джек, я попал в ужасную западню, и ты единственный человек в мире, кто способен мне помочь.
Часом позднее Бервелл сидел за обеденным столом в доме друга и обсуждал с ним свою историю.
Эвелит был преисполнен сочувственного внимания, и несколько раз по ходу рассказа на его глаза набегали слезы.
– Просто поверить не могу, Ричард, что такое возможно, – проговорил он, – но я тебя не оставлю, будем сражаться бок о бок. Но не в потемках же. Дай я посмотрю на карточку.
– Вот она, треклятая. – Бервелл бросил карточку на стол.
Эвелит открыл конверт, вынул карточку и вгляделся в размашистую фиолетовую надпись.
– Можно разобрать? – взволнованно спросил Бервелл.
– Вполне. – Тут его партнер замолк и побелел. Потом он сдавил пальцами руку несчастного. – Ричард, – произнес он с расстановкой, – если бы сюда внесли мертвое тело моего единственного ребенка, я не испытал бы большего потрясения. Хуже новости я не могу себе вообразить.
Его испуг и искреннее огорчение подействовали на Бервелла как смертный приговор.
– Говори, – воскликнул он, – не надо меня щадить! Я вынесу все, кроме этой страшной неизвестности. Скажи, что написано на карточке.
Эвелит глотнул бренди и опустил голову на сцепленные руки.
– Нет, не могу; некоторые вещи человеку делать не позволено.
Он нахмурился и снова замолчал. И наконец произнес упавшим голосом:
– Нет, не вижу другого выхода. Всю жизнь мы были преданы друг другу, вместе работали и думали никогда не разлучаться. Лучше бы я умер, чем дожил до такого. Но нам придется расстаться, дружище; ничего не поделаешь.
Они просидели до глубокой ночи. Но что бы ни говорил и ни делал Бервелл, решение друга оставалось неизменным. Предстояло только решить, выкупит ли Эвелит долю Бервелла в бизнесе или наоборот. В финансовых делах Эвелит проявил безупречное благородство; он был, как всегда, великодушен, но твердо стоял на своем: им предстоит расстаться. И они расстались.
Потеряв старинного партнера, Бервелл почувствовал, что от него отвернулся весь мир. С того дня, когда к нему попала загадочная карточка, прошло лишь три недели, но за это время он успел потерять все, что у него было ценного в жизни: жену, друзей и бизнес. Теперь его занимал только один тягостный вопрос: что дальше делать с роковой карточкой?
Показывать ее кому-то он не решался, уничтожить – тоже. Он ненавидел этот кусок картона, но не мог выпустить его из рук. Вернувшись к себе, он запер проклятый предмет в сейф, словно это была упаковка динамита или бутылка с ядом. Но не проходило и дня без того, чтобы он не доставал карточку с полки и не изучал с отвращением таинственную фиолетовую надпись.
В отчаянии Бервелл решил наконец изучить язык, на котором был составлен ненавистный текст. Но в душе бедняга страшился того дня, когда ему откроется страшная тайна.
Однажды днем, менее чем через неделю после прибытия в Нью-Йорк, Бервеллу случилось, направляясь к преподавателю французского, пересекать 23-ю улицу, и он заметил катившую по Бродвею карету. Его взгляд тут же приковало к себе лицо пассажирки. Заново всмотревшись, он узнал женщину, ставшую причиной его бед. Он тут же вскочил в кеб и приказал кучеру следовать за каретой. Так ему удалось узнать дом, где жила незнакомка. Он наведывался туда несколько раз, но всегда получал ответ, что хозяйка занята и никого не принимает. Потом ему сказали, что она больна, а на следующий день – что ей стало много хуже. На консилиум позвали троих врачей. Бервелл нашел одного из них и сказал, что должен видеть больную: это вопрос жизни и смерти. Доктор оказался любезным человеком и обещал помочь. Благодаря его содействию Бервелл тем же вечером был допущен к ложу таинственной незнакомки. Она была все так же красива, хотя осунулась из-за болезни.
– Вы меня узнаете? – спросил он с трепетом, склоняясь над изголовьем и сжимая в руке конверт с загадочной карточкой. – Помните, мы виделись месяц назад в «Фоли-Бержер»?
– Да, – пробормотала больная, быстро окинув взглядом его черты, и он с облегчением убедился, что она говорит по-английски.
– Тогда, бога ради, скажите, что все это значит? – выдохнул он, дрожа от волнения.
– Я дала вам карточку, потому что хотела… хотела…
Тут женщину сотряс приступ душераздирающего кашля, после которого она, обессиленная, откинулась на подушки.
Сердце Бервелла сжалось от отчаяния. Выхватив карточку из конверта, он поднес ее к самому лицу женщины.
– Скажите! Скажите!
С безумным усилием, цепляясь скрюченными пальцами за покрывало, бледная тень медленно приподнялась.
Запавшие веки затрепетали, с трудом разомкнулись, глаза в недвижном изумлении остановились на роковой карточке, губы беззвучно дернулись, точно в попытке заговорить. Когда Бервелл, едва не сходя с ума, медленно склонился над женщиной, на ее лице мелькнула тень улыбки. Рот опять дернулся, Бервелл, не спуская взгляда с губ, склонялся все ниже. Потом он, словно бы стремясь помочь с расшифровкой
