чтобы никто «не дерзнул хотя бы только бросить косой взгляд на немца»[30], и эта заносчивость нередко только вредила Германии и ссорила ее с теми, с кем ей не было выгодно ссориться. С «реальной политикой» такое преувеличенное понимание национальной чести имело довольно мало общего, и реалистически настроенный Бисмарк, несомненно, осудил бы многие из устрашительных проявлений политики Бюлова. Стоит только вспомнить хотя бы то, как он обошелся в 1866 г. с побежденной Австрией.
Невыгодность для Германии устрашительных приемов Бюлова сказалась прежде всего при ликвидации китайского восстания. После подавления китайского восстания (1901 г.) Вильгельм потребовал, чтобы китайцы принесли ему извинения в оскорбительной для национального достоинства китайцев форме; глава китайского «извинительного» посольства, брат китайского императора принц Чун должен был трижды поклониться сидевшему на троне Вильгельму и в унизительных выражениях произнести слова извинения. Следствием этого было то, что китайцы главную тяжесть своего вынужденного унижения возложили на Германию и к немецким культуртрегерам, приехавшим в Китай, они относились с большей неприязнью, чем к пришельцам других наций. Немецкие купцы, которым приходилось иметь дело с китайскими покупателями, теперь очень ощутимо испытали на себе неудобства этой китайской неприязни. Другой раз устрашительная политика привела к конфликту с реальными выгодами нации при подавлении восстания южноафриканского племени гереро. Это маленькое племя жило в германской юго-западной колонии; немецкие власти и купцы подвергали его самой жестокой эксплуатации; в начале 1904 г. оно, наконец, не вынесло, и восстало. Сначала Бюлов отправил против повстанцев только небольшой отряд, но в скором времени его пришлось увеличить до 17 тысяч солдат. К концу года к гереро присоединились еще и готтентоты под предводительством своего вождя, 80-летнего фанатика Гендрика Витбоя. Германскому корпусу не. стоило большого труда подавить восстание гереро. Подавление сопровождалось крайне жестокими мерами. Немецкие солдаты с огнем и мечом прошли через маленькую страну и уничтожили более 2/3 его населения; из 60 тысяч жителей там осталось всего 18 тысяч. К концу 1905 г. восстание гереро было подавлено. Несколько больше времени потребовало подавление готтентотского восстания. Оно было закончено к 1907 г. с такой жестокостью, как и усмирение гереро. Для германских купцов и промышленников эти жестокости имели довольно печальный результат. Южная Африка изобиловала большими рудными богатствами, но зато страдала от недостатка людей. Белые шли туда неохотно, а местное население было слишком немногочисленно. Поэтому-то немецкие капиталисты и предприниматели отнюдь не имели оснований благодарить германские власти за опустошительность их усмирительных приемов. Недостаток рабочих рук, который и прежде был заметен, теперь стал чувствоваться особенно остро.
Главную роль в международных отношениях Германии при Бюлове занимало прогрессирующее ухудшение ее отношений с Англией. Агрессивный тон политики Бюлова, его притязания на моря, заботы об усилении флота, необычайно быстрое развитие германской торговли и промышленности, которая начинала успешно конкурировать с английской индустрией даже в пределах самой Англии, не говоря уже о других странах — все это заставляло англичан смотреть все с большей и большей тревогой и враждой на соперничающую с ними державу. Разрыв произошел, однако, не сразу, и в самые первые годы XX в. Англия еще считала своим главным врагом не Германию, а Россию. Когда выяснились русские притязания на Маньчжурию, то, чтобы положить конец расширению русского влияния на Дальнем Востоке, Англия искала даже поддержки Германии; но Бюлов неожиданно для Англии заявил (март 1901.г.), что Германия не заинтересована в маньчжурских делах; Англия была оскорблена, так как увидела в этом отказ Германии от совместного противодействия русским планам относительно Китая. Тем не менее в следующем 1902 г. Германии и Англии пришлось совместно выступать против маленькой американской республики Венесуэлы, отказавшейся возместить убытки немецких и английских фирм, пострадавших во время тамошних беспрестанных междоусобных войн. Венесуэла была подвергнута блокаде и уступила под совместным давлением Англии и Германии. Однако отношения между двумя державами продолжали ухудшаться. Особенно способствовало этому начавшееся в самые первые годы XX в. сближение между Францией и Англией. В 1903–1904 гг. между ними даже были заключены формальные соглашения, по которым они обязывались передавать спорные вопросы на рассмотрение гаагского суда и разграничивали сферы своего влияния в колониях. Этот переход на сторону Англии заклятого врага Германии, конечно, не мог способствовать улучшению отношений между ними. К этому прибавилось еще и то обстоятельство, что после русско-японской войны значительно улучшились отношения Англии и России; исход войны положил конец русским честолюбивым планам на Дальнем Востоке, и Англия избавилась от необходимости искать в Германии союзника для противодействия этим планам. Со своей стороны и Франция воспользовалась положением друга обеих еще недавно враждовавших держав — Англии и России — для того, чтобы сблизить их друг с другом. Ее старания принесли плоды, и во второй половине 1900-х годов Германии пришлось считаться с крайне неприятным для нее переходом Англии на сторону ее врагов — Франции и России[31]. Вильгельм не мог скрыть своего раздражения по поводу этого и, по своей привычке открыто выражать свои настроения, излил свое неудовольствие против Англии в нашумевшем интервью с сотрудником английской газеты «Daily Telegraph», имевшем место в 1908 г. Разговор императора с английским журналистом начался словами: «Вы, англичане, попросту ошалели! Что за подозрения, совершенно недостойные великой нации?» За этим неожиданным выпадом следовали резкие упреки в адрес англичан в том, что они подозревают германского императора в скрытой вражде и боятся его агрессивной политики. Император с большим жаром доказывал, что ничего подобного нет, что он, наоборот, всегда искал дружбы с Англией; и в увлечении он сделал такие заявления, которые еще более ухудшили отношения этих двух стран; он сказал: «Большая часть низшего и среднего класса моего народа не питает к Англии особенно дружеских чувств: значит, остается меньшинство, то меньшинство, которое меня слышит, состоящее, правда, из лучших элементов; но ведь и в Англии только меньшинство хорошо относится к Германии». Это заявление, конечно, не могло не показаться обидным англичанам, которых отнюдь не могло успокоить то обстоятельство, что только меньшинство германского народа, вкупе с Вильгельмом, относится к ним благожелательно. В интервью был еще ряд других неосторожных заявлений[32], и оно подняло настоящую бурю и за границей, и в Германии. В обществе и в прессе упрекали Вильгельма в том, что он своими личными заявлениями ссорит Германию с другими державами, что все его поведение носит такой характер, как будто бы он — не конституционный, а абсолютный монарх, ведущий международную политику Германии на свой страх и риск. В газетах с негодованием спрашивали, как канцлер, несущий на себе ответственность за внешнюю политику Германии, мог допустить то обстоятельство, что речь оказалась
