Платошин задержался у стола своего коллеги, потянул за уголок лежащую под листом исписанной бумаги фотографию:
— Это что?
— Дамочка одна заявление написала. Мол, дочь у нее пропала. Уехала в Москву, экзамены сдавать в театральное училище, а через некоторое время ее документы по почте пришли. Вот дамочка и заволновалась. А девица-то, небось, с кавалером на юг укатила. А документики просто потеряла, добрый человек нашел, по почте прислал. А дамочка истерику устроила: ах, моя Майя не такая, ищите! Знаем мы, какие они нынче, молодые девушки! Кто позовет, с тем и улетят на курорт. Какие уж тут экзамены! Девица-то симпатичная, вот и приглянулась какому-нибудь богатенькому Буратино.
— Да, симпатичная, — кивнул Платошин. — Майя говоришь?
— Майя, — коллега пододвинул к себе исписанный лист бумаги. — Майя Николаева, девятнадцати лет. Я так думаю, что протянем недельку-другую, она и объявится. В крайнем случае, через месяц.
— Интересно, очень интересно. А где остановилась ее мать?
— В гостинице. А что?
— Адрес, телефон?
— Да зачем тебе?
— Затем. Я знаю, где сейчас находится эта девятнадцатилетняя особа. Та еще оказалась штучка! На курорт, говоришь? Нет, они сейчас в другие игры играют. Молодые, да ранние.
— Да ну! Адрес? Пожалуйста! Слушай, я рад. Эта мамаша упрямая женщина. Сказала, что будет ночевать на лавочке перед управлением, а? Подайте ей Майю, и все тут!
— Но сначала я следователю Байкину позвоню, обрадую. Надо бы еще раз Старицкую допросить. Странная получается история. Странная и запутанная.
И тут телефон зазвонил сам. Дежурный сообщил:
— Андрей Николаевич? К вам тут гражданин просится.
— Какой гражданин?
— Кувалдин. Сергей Петрович Кувалдин. Говорит, с чистосердечным признанием. Пустить?
— Давай.
Платошин положил трубку, удивленно посмотрел на коллегу:
— Этому-то что надо?
— Кому?
— Кувалде. Как вышел последний раз из тюрьмы, так и затих. Вроде как в отставку вышел. А теперь с чистосердечным признанием. У нас там никого недавно не грабанули?
— Спрашиваешь! Две квартиры вчера обчистили. Да на Кувалду не похоже. Почерк не тот.
— Чего ж он так переполошился?
В дверь поскреблись:
— Разрешите?
— Заходи, Кувалда. То есть, Кувалдин Сергей Петрович. Чего тебе?
Протиснулся бочком, присел на краешек стула. Платошин поморщился, посмотрев на испитое лицо бывшего рецидивиста: сдал, опустился вконец. Сидит, трясется, как заяц.
— Дак. Не искали разве?
— Мы? Тебя? Искали, конечно.
— Дак и я подумал. Раз сынка-то убили, вы теперь ко мне. Только я не виновный. Не было меня там.
— Какого еще сынка? У тебя разве дети есть?
— Выходит, есть. Дак я не про своего. Мой-то, выходит, жив. Художника сынок. Листов по фамилии. Только я в жизни никого не мочил, граждане начальники. Нету на мне крови. Да и зачем мне было его убивать, сами посудите? Он же мне денег давал.
— Каких еще денег? То есть, давай все по порядку, Кувалдин Сергей Петрович. Правила ты знаешь. Ты говори, а мы все, что положено, оформим. Только сначала начинай.
— С самого начала?
— С него.
— С бабы, значит. Только не верю я, что это мой сынок. Хоть и бумагу подписал, ан не верю.
И Кувалдин начал монотонно излагать свою историю. Слушая его, Платошин понял только одно: дело сегодня же будет раскрыто.
Загородный особняк Листовых
Эдик был зол, очень зол. Искать ее? Где? Москва большая. Характер у девицы взбалмошный, могла податься куда угодно, хоть на юг, хоть на север. Дьявол ее забери! Кто-то о Марусе позаботился, он даже догадывается кто. Эдик несколько раз уже набирал номер телефона в той квартире, где могла находиться Маруся, но там никто не брал трубку. Прячется она что ли?
Ну, кто мог знать, что не один он рассчитывает через девушку получить богатое наследство? И тот, другой, готовится к этому давно, очень давно и тщательно. Да, Фортуна, ревнивая ты все-таки баба. Неужели же Маруся не будет милосердной, бросит на произвол судьбы после всего того, что между ними было?
Теперь рассчитывать можно только на ее любовь и милосердие. Эдик усмехнулся: слова не из репертуара Маруси Кирсановой. Все-таки, есть в ней чтото. Даже, несмотря на обилие рекламных пауз в Марусе чувствуется порода. Майя — та девушка хорошая, но какая-то пресная. Даже врать, как следует, не умеет, рисковать не умеет, а на крупный обман тем более не пойдет. На Майю рассчитывать не стоит. А жаль.
Ах, Маруся, Маруся! Эдик тяжело вздохнул. Объединившись, они могли бы такие дела творить! Но попробуй, договорись с такой взбалмошной особой, если она в своих чувствах непостоянна, как погода в марте месяце. То солнышко весеннее светит, то грянет лютый мороз. Надо бы ехать в фамильный особняк Листовых, может, что и удастся выяснить. А куда еще? Сидеть в московской квартире и ждать — это самое худшее, что можно предпринять в подобной ситуации. События, вне всякого сомнения, будут развиваться там, в особняке…
…Валя мурлыкала под нос модную песенку, наводя порядок в гостиной. Скоро на стол пора подавать, и так сегодня задержалась с обедом. Ничего, подождут. Не умрут с голоду, вон на кухне сколько всего! Можно и бутербродами обойтись. Как все замечательно обернулось! Ольгу Сергеевну не надо теперь терпеть, она сядет в тюрьму, и дело с концом. А нечего воровать портреты и убивать людей! Убивать! Фу ты, гадость, какая! Зачем убивать, если можно и так получить свои денежки?
— А, вот ты где!
Денежки, они сами в руки идут.
— Принесли, Наталья Александровна?
— Что принесла?
— Тысячу.
— Обойдешься.
— Тогда я звоню в милицию!
— Да звони. Убийцу арестовали, мне-то теперь что?
— А то. Вдруг, да не она убила?
— Она, милочка, она. Даже если наша Оленька ляпнет, что я знала про ампулу с ядом, что ж того? Я и про пистолет не отрицала. Да, брала его в руки, и что с того? Нечего было Ольге трепать языком направо-налево.
— Так вы знали! Вы цианистым калием Марусю хотели отравить!
— Я просто имела ампулу в виду. Мне про нее сказали, и я приняла к сведению… Впрочем, это теперь значения не имеет. Не удалось, и хорошо, что не удалось. Тогда, в больнице, я еще не знала, что Георгий собирается жениться, что у него есть еще ребенок. Внебрачный. Рассчитывала дура на что-то, помочь ему хотела!
— В чем?
— Наследство получить, ни с кем не делясь, вот в чем! Да все прахом пошло. Зато чистенькая теперь. В тюрьму не сяду, и то хорошо. Кому-то сейчас гораздо хуже, — рассмеялась Наталья Александровна.
