а ты уменьшать собралась! Оставь! — требует. — Живо выбрось эту дебильную чушь из своей умной головки. С завихрениями…
— Вот еще и с завихрениями. Точно уменьшить надо, больше разумности.
— Давай, по этой части я — буду, идет?
— Но ты же тишину любишь, спокойствие… Все такое.
— Я могу любить тишину и искренне наслаждаться ревом водопада, игрой огня… Словом, всем тем, что ты — есть. Не надо поменьше. Пожалуйста. Я, может быть, никогда себя настолько… нужным не чувствовал.
— А любимым? — спрашиваю тихо.
— До тебя?
— До меня.
— Моя жизнь подчинялась моим правилам. А ты не вмещаешься, постоянно что-то ломаешь. И мне это может не нравиться умом, но я от этого в диком… — призадумывается. — В диком взбудораженном состоянии. Все реакции обострены. На пределе. На пике. Да, я с тобой чувствую себя на пике. Предельно живым.
— Обалдеть, — шепчу. — Теперь я хочу тебя еще больше…
Потом отрываю взгляд от зеркала заднего вида, через который «пила» его взгляд, наслаждаясь, и замечаю, что Дан притормозил возле ворот моего дома.
— Это и есть…дом? Да?
— Да. Это твой дом. Надеюсь, и мой — тоже. У меня нет эмоциональных-территориальных привязок к чему бы то ни было.
— Врешь же. Как же твой загородный дом, где я жила? — спрашиваю с подозрением. — Ты за него так… права качал!
Дан отвешивает мне смешок. Что еще раз подтверждает: он может ходить с таким покерфейсом, что никогда не догадаешься, о чем он думает… по-настоящему.
— У меня таких несколько. В разных регионах, — признается. — В зависимости от того, где приходится бывать и выполнять работу. Еще куча хорошо обставленных квартир. На всякий случай.
— И все это просто стоит и не используется?! Да ты транжира! Мот! Я научу тебя пользоваться с умом.
— Давай ты просто порадуешься, что я выбрал тебя и быть с тобой, а не прокачивать свое мужское эго?
— И это… конечно… Тоже… Но, Дан! Деньги не должны лежать мертвым грузом. Они должны быть в обороте…
— Ничего не хочу слышать сейчас про деньги, маленький монополист. Лучше возьми в оборот меня самого, — хмыкает.
— С удовольствием тебя… возьму.
— Осторожнее с фразочками, Моника. Я бешено, дико… зло голоден.
У меня от его слов и признаний — мурашки размером с божью коровку и тремор всех конечностей. Лишь бы не шлепнуться в обморок от прилива.
***
Дома меня закрутили ежедневные заботы. Разместиться, пройтись всюду, показать все самые интересные места Дэнчику, который разглядывал все своими бусинками глаз. Дан забрал его у меня, сказал, перетруждаться мне пока нельзя, ходил за мной следом, терпеливо носил сына. Мне не терпелось показать им тут все самое классное и крутое. Показать и рассказать… Но я быстро почти выдохлась.
— Моника, Дэн уже понял, ты просто обожаешь этот дом. Давай ты отдохнешь. Перекусишь.
— Но я не устала.
— Марш отдыхать! Или посажу тебя на режим…
А он может… И тогда секса мне не видать еще ох как долго, а мне хочется… Хотя бы немножко… На одну головку…
Поэтому после легкого перекуса я отправляюсь отдыхать, у Дэна тоже как раз сон. Ложусь рядом с ним и засыпаю.
Чувствую сквозь плотно накрывающую пелену дремоты, что Дан наблюдает. Лицо суровое, без эмоций, только глаза светятся, как льдинки на свету. Он доволен. Жутко доволен. Умиротворен. Спокоен. Счастлив. Счастлив быть со мной, с сыном, в которого поначалу не поверил, а теперь души в нем не чает.
— Спасибо за то, что принял такое решение. У меня, может быть, смелости бы не хватило предложить тебе жить со мной. Я бы пеклась о твоей гордости.
— К черту гордость. Я хочу, чтобы ты была счастлива. И вот этим уже можно будет гордиться.
— Спасибо тебе за все, — шепчу ему, крепко заснув.
*** эпилог ***
Наедине удается остаться только поздним вечером. Мне больших трудов стоило отделить от себя Дэнчика в его детскую. Будь я одна, тискала бы его и тискала круглые сутки. Но я все-таки еще и кое-кого другого потискать хочу изо всех сил, поэтому спящего сына относим в детскую комнату.
С нетерпением спешу в спальню. Дан сидит на кровати. В одних трусах.
Влетев в спальню, я застываю, глубоко шокированная.
— Вау… — срывается с моих губ.
В голову ударяет импульс желания.
— Вот так сразу? А ты не боишься, что я потеряю сознание? Прямо на пороге, от такого… уффф… Бесстыжий! — шепчу, жадно разглядывая его мощное тело. — Совершенный. Бесстыжий. Мой…
— Я еще не начинал быть бесстыжим, — отрицает и для чего-то опускает на тумбу две пары наручников. — Вот. Теперь начал.
— Ты меня хочешь приковать?! Уффф… — слишком жарко.
Стекаю по двери.
— Вообще-то нет. Наоборот, — заявляет спокойно и снимает трусы. — Я же говорил, дико голоден. Чтобы случайно тебе не навредить… и не войти в раж…
Я наблюдаю за его действиями, едва не слепну, увидев, как его член гордо стоит штыком, как по нему стекают капли смазки. Щелкает металл. Дан приковывает себя за одну руку к металлическому изголовью кровати и протягивает второй браслет.
Не замечаю, как подлетаю к нему.
— Ты доверяешь мне настолько? — взвешиваю холодный металл.
Не бутафория. Разумеется. У моего все-все настоящее. Он такой, какой есть, и меня это взрывает по всем направлениям — душа, сердце, женская сущность… навзрыд от счастья быть с ним — таким.
— Ясебе не доверяюнастолько же, насколько готов довериться сейчас твоим ручкам и всему остальному, разумеется.
— То есть ты хочешь сейчас только мои руки и все? Как скажете, Данис. Как скажете…
— Нет, — отрезает. — Я больше хочу. Эй, Моника!
— Слишком поздно… — заползаю сверху, присев на его бедра.
Тяну платье вверх, прижимаюсь.
Он дрожит, почувствовав, что на мне нет трусов.
— Когда? — хрипло интересуется. — Когда снять успела? На тебе были трусы. Я видел. Чувствовал.
— Ловкость рук и никакого мошенничества. Нравится?
Прижавшись лбом к его лбу, медленно трусь половыми губами о твердый, раскаленный член.
Свободной рукой Дан впивается в мой зад.
— Лучше бы ты мне подрочила. Сбавила пар. Я же голодный. Трахаться хочу жестко… Ууууу… — мучительно тянет, когда я привстаю и толкаюсь сама на его головку, насаживаюсь.
