и то, где укрыл девушку принц, и подобрался к заветной двери.
Призраки замка были добры к нему.
В конце концов, он не задумывал ничего дурного: он и не помышлял никого убивать, и преступление своей злобной родственницы осуждал.
Поэтому алые драконы пожаловались ему на суровость Альберта. На то, что принц велел девушку запереть, на то, что едва ли не казнью ей грозил. Его желание умертвить ее просто витало в воздухе, пугая жестокостью. И призраки в страхе прятались по темным углам, словно пламя костра уже касалось их призрачных шкур.
Они вились длинными телами в воздухе, метались и хныкали, и лиданиец перепугано ахнул.
— Я спасу: — шептал он, колупая в замке кинжалом. — Я увезу!. Нет, он не причинит тебе боли, любовь моя!
Замок поддался, с треском поломался, и лиданиец ввалился в комнату.
Маша, конечно, слышала шкрябание в замке и тоже кинулась к дверям. Но, увидев лиданийца, отшатнулась. Явно не его, она поджидала.
Пусть с казнью, со смертью — но принц. Она ждала его. Пугающего, грозного и злобного.
Но его.
Илиданиец это увидел.
Понял.
Ощутил, что девушка отступила от него потому, что даже спасения из его рук она получить не хотела. И сердце его сжалось от боли.
Но он мужественно ее проглотил и собрал все силы, чтобы убедить девушку не губить себя.
— Бежим! — без предисловий выдохнул лиданиец. — Пока принц не спохватился, пока оплакивает погибшую мать или примеряет королевскую корону — бежим. Не то он… он причинит тебе боль. Я знаю драконов; они свирепы и круты на расправу.
Маша отшатнулась.
Сейчас, одетая в простое платье, лишенное украшений, скромно причесанная, она показалась лиданийцу красивее, чем когда либо. Потому что отчего-то он счел ее сейчас доступнее чем когда-либо.
— Но я не могу! — печально произнесла она. Губы ее предательски задрожали, она тряхнула золотоволосой головой. — Не могу!
Алые призраки зашипели все разом, возмущенные коварством лиданийца, и он отмахнулся от них, прогоняя их бесплотные тени от себя.
— Да отчего же?! — пылко, но вместе с тем мягко воскликнул он, шагнув к девушке.
— Поверь мне: я маг ничуть не слабее него. Я смогу нас обоих укрыть. Сейчас, когда не стало королевы нетерпимой к магии — смогу. У меня вот! — спохватился лиданиец, нашарив в кармане амулет — У меня есть эта магическая вещица! Если умело с ней обращаться, мы станем неуловимы для молодого короля!
Маша лишь мотала головой, отрицая саму мысль о побеге.
— Не бойся, — еще мягче произнес лиданиец, подходя к Маше близко-близко. — Я знаю, он грозен и свиреп. Но не камень же у него вместо сердца! Думаю, со временем он оттает и простит тебя за побег. В конце концов, несмотря на злодеяния твоего отца, он пощадил тебя. Я жизни не пожалею, если прикажешь. Я вымолю у него прощение, чтобы ты могла жить, не таясь. Если ты прикажешь.
— Это так великодушно, — пробормотала девушка, бледнея и снова отступая от лиданийца. — Но я не пойду с вами.
— Милая! — горячо зашептал лиданиец, схватив руки девушки. Ее ладони были холодны, как лед, и он попытался дыхание отогреть их. — Милая, не губи себя! Ты моя мечта, ты моя любовь. Ты сердце мое! Если ты погибнешь, я не прощу себе этого.
— я не могу пойти с вами, — всхлипнула Маша, опустив взгляд и не смея даже посмотреть в лицо лиданийца. — Вы верный и смелый, Родерик. Но вы тоже слепы в своей любви.
Бледные губы девушки тронула улыбка.
— Разве вы не видите, что я… не Эвита? — горько прошептала она.
— Нет? — изумился лиданиец. — Но я знаю каждую черту ее лица! Я, кажется, каждую волосинку на ее голове пересчитал, и знаю, как они вьются и как блестят, я…
— Родерик, — мягко прервала его пылкую речь девушка. — Эвиты больше нет. Она завлекла меня в свое тело, а сама… она покинула этот мир навсегда.
Лиданиец смолчал.
Он даже отступил на шаг с удивлением рассматривая девушку, и Маша лишь горько улыбнулась.
«Вот и еще один в ужасе, — невесело подумала она. — Тоже считает меня чудовищем, хотя я ничего коварного и плохого не сделала.
Но лиданиец лишь улыбнулся.
— Но это же чудо, — прошептал он. — Прекрасное тело населенное приветливой, кроткой и доброй душой! Я подумал, что мне показалось. Думал, что суровый нрав принца сломал
Эвиту, а тут… тут совсем иная женщина! И это я считаю за счастье!
— И вас не смущает, что вместо Эвиты вы хотите забрать непонятно кого? — изумилась
Маша.
— Я видел в твоих глазах страдание и печаль. Жестокий и коварный человек не смотрит с такой болью и с такой покорностью. Мне этого было достаточно, чтоб ты коснулась самого моего сердца.
— Но это же не любовь, — изумленная, произнесла Маша. — Вы просто привлечены красотой. А я сама вам не интересна и не нужна. Вы меня даже не знаете!
— Не знаю сейчас — так узнаю потом! — вскричал лиданиец, терзая волосы. — Почему ты так наивна, дитя?! Тело… да я могу менять их, словно надоевшие сорочки. И ты сможешь.
Со мной. Я могу дать тебе сотни тел! Сотни жизней! Да хоть раз в год ты сможешь становиться иной! Такой, какой захочешь. Любую женщину ты сможешь сделать своим пристанищем.
— Какая жуткая магия: — ахнула испугано Маша. То, о чем с такой легкостью говорит лиданиец, здорово попахивало горем, страхом и смертью, и ей вдруг стало душно, будто ее заперли в старом склепе. — Нет, я не хочу!
— Не хочешь? Так доживешь свой век в этом теле! — горячился лиданиец. — И покинешь его в свой срок, если не захочешь перейти в новую жизнь, только подари мне этот краткий миг, который ты проведешь на земле! Позволь побыть с тобой.
Но девушка отбивалась от лиданийца, словно увидела привидение. Человек, до того казавшийся ей милосердным и мягким, теперь пугал ее до ужаса.
— Нет — выкрикнула она в панике. — Я не хочу!
— Почему?! — не отступал лиданиец, — тебя смущает мой вид? Тебе кажется, что я некрасив, стар? Но это временно. Королева не разрешала пользоваться магией, и я надолго застрял в этом теле. Но теперь я могу стать любым! Самым красивым, самым сильным в этом мире!
— Нет.
— Ну, хочешь, — в отчаянии вскричал он, — я стану Альбертом?! Хочешь, я заберу его тело?! Я видел, как ты смотришь на него, но боялся поверить себе! Ты влюблена в него?
Скажи! И я стану для тебя Альбертом!
— Не станете! — прокричала Маша, отталкивая от себя руки лиданийца. — не сможете!
