ним и одновременно говорить, что его весть «полностью соответствует» ее взглядам? Все дело в том, что она сосредоточивает внимание на общем ее применении, а не на мелких деталях. Вот несколько важных абзацев с выделенными ключевыми мыслями:
Не все интерпретации Писания, предложенные доктором Ваггонером, я считаю верными. Но я уверена, что он совершенно честен в своих взглядах, и я уважаю его чувства и отношусь к нему как к благородному христианину. У меня нет оснований думать, что он менее ценен в глазах Божьих, чем любой из моих собратьев, и я буду считать его братом–христианином, поскольку не вижу ничего, что говорило бы о том, что он такого звания недостоин. Тот факт, что он честно придерживается взглядов на Писание, несколько отличных от ваших или моих, еще не означает, что мы должны относиться к нему как к ругателю или опасному человеку и делать из него мишень для несправедливой критики. Мы не должны порицать его или осуждать его учения, если у нас нет на то веских оснований и мы не можем показать ему его заблуждение. Нельзя по любому поводу давать волю воинственному духу.
Некоторые жаждут, чтобы мы незамедлительно решили, какая точка зрения по спорному вопросу верна, а какая нет. В угоду пастору Б. [Батлеру, президенту Генеральной Конференции] предлагается разрешить этот вопрос тут же. Но готовы ли люди к такому решению? Я не могу согласиться на подобный оборот, потому что наши собратья движимы духом, который волнует их чувства и заставляет их поступать необдуманно, владея их суждением. При таком возбуждении, которое среди них царит, они не готовы принимать разумные решения.
Я знаю, что было бы опасно отвергать позицию доктора Ваггонера как совершенно неверную. Тем самым мы доставим немало радости врагу. Я вижу красоту истины в том, как доктор Ваггонер увязывает праведность Христа с законом. Вы говорите, многие из вас, это свет и истина. Но при этом никто из вас до сей поры не излагал данный вопрос в этом свете. Разве не может такого быть, что в результате ревностного, молитвенного исследования Писаний ему открылось нечто большее относительно некоторых библейских истин? То, что он представил братьям, совершенно согласуется с тем светом, который Богу было угодно давать мне на протяжении всех лет моего служения. Если бы братья–служители приняли учение, столь ясно изложенное — о соотношении праведности Христовой и закона — (а я знаю, что им нужно его принять), их предвзятые мнения утратили бы свою власть над ними, и народ получил бы полагающуюся им пищу в свое время. Давайте возьмем свои Библии и со смиренной молитвой и готовностью учиться придем к великому Учителю мира; давайте молиться, как молился Давид: «Открой очи мои, и увижу чудеса закона Твоего» (Пс. 118:18)[240].
Короче говоря, интерпретируя Писание и применяя его, мы должны быть всегда открыты для движения вперед под водительством Святого Духа. Бог наделил нас множеством библейских иллюстраций, чтобы мы научились воплощать в своей жизни один великий принцип любви, две великие заповеди и Десять Заповедей. Но все эти иллюстрации и наша жизненная практика должны иметь основанием две великих заповеди Иисуса (Мф. 22:40). Эта цель достижима для всех нас, какие бы мы ни были — простые или утонченные, блещущие умом или тугодумы.
Вопрос №2: Если мы допустим разноголосицу и возможность внесения поправок в традиционное толкование Священного Писания, разве не приведет это к доктринальным изменениям, которые нанесут огромный ущерб единству Церкви?
Ответом на первую часть этого вопроса будет однозначное «да». Новый взгляд на Писание обязательно скажется на нашем понимании церковного учения. Однако не будем забывать, что наш нравственный и этический якорь — «Один», «Две» и «Десять» — никогда не поколеблется. Более того, останутся неизменными и великие события библейской истории — творение, грехопадение, потоп, исход, царства, плен, возрождение; все это останется на своих местах в Ветхом Завете. Наше толкование этих событий может перемениться, но сами они глубоко укоренены в Писании и истории.
В Новом Завете тоже есть ряд таких событий: Воплощение, Распятие и Воскресение. К чему они ведут? Какова их конечная цель? Надежда на возвращение Христа. Именно надежда, а не что–нибудь, что можно «доказать» или «подтвердить». Об этом вполне определенно сказано у Павла: «Ибо мы спасены в надежде. Надежда же, когда видит, не есть надежда; ибо если кто видит, то чего ему и надеяться?»[241]. В нынешний научный век мы привыкли требовать доказательства. Если честно, их нет, да они и не нужны. Наиболее важные составляющие нашей христианской веры нельзя «доказать». Любая попытка в этом направлении лишь уничтожила бы их. Вера, надежда и любовь, великие «сии три» из 13–й главы Первого послания к Коринфянам, — как можно «доказать» их, не разрушив? Конечно, вера, надежда и любовь должны на чем–то основываться — на каких–то свидетельствах и подтверждениях. Но эти свидетельства никогда не дотянут до степени неопровержимого доказательства.
Если мы будем до конца честны с Писанием, нам придется признать, что ветхозаветное понимание конца времен (эсхатологии) отличается от новозаветного. Достаточно сравнить 65–ю и 66–ю главы Книги Исаии и 14–ю главу Книги Захарии с 21–й и 22–й главами Откровения Иоанна Богослова. Конечная цель, итог одни и те же в обоих Заветах: Бог придет и восстановит Свое творение. А вот как Он это сделает и каковы будут события, которые приведут к этому возрождению, видится в Новом и Ветхом Заветах по–разному.
То же можно сказать и об учении о Боге. Представления о национальном Божестве и Его небесных дворах, которые в значительной мере определяют суть Ветхого Завета, не во всем совпадают с новозаветными взглядами. Да и наше учение о Троице очерчено гораздо резче и определеннее, чем то, что мы наблюдаем в Новом Завете. В рамках адвентизма этот момент проявляет себя еще более отчетливо. Ранние адвентисты не принимали доктрину о Троице. Помешает ли это Джеймсу Уайту и Урии Смиту оказаться в Царстве Небесном? Конечно нет. Но им было бы не по себе от техпредставлений о Троице, которых придерживаются современные адвентисты.
При всех этих различиях нас объединяет надежда на Пришествие — а также нравственный и этический якорь Божьего закона. Вот почему я был бы рад, если бы нам удалось вернуть во главу нашего нынешнего изложения церковных доктрин то обещание, которое
