шепот лекаря, сообщающего родным страшную весть, рев волн, несущих корабль на рифы, треск пожара, вкрадчивые нотки палача, хруст ребер под камнепадом, лязг сошедшего с рельс поезда и еще тысячи звуков, интонаций и нот, предвещающих беду. Я не был напуган, но изумлен, и это удивление позволило задержаться.
— ТЫ ОБЕЩАЛ! — продолжала тем временем Кера. — Ты клялся мне, клялся Еве, давал слово отомстить Чистому, ты обязался хранить наши жизни. НЕ СМЕЙ НАРУШАТЬ СВОЕ СЛОВО!
Кера была права. Я действительно обещал им, в ответ на их клятвы. Обещал им, а еще родителям и старику. Так неужели я позволю себе расслабиться и сдохнуть, как какой-нибудь червь? Туман вокруг уже полностью скрыл очертания сна. Богиню я тоже не видел, только чувствовал ее ледяное прикосновение. Я не знал, где я, и что мне делать, смертный покой стремительно отвоевывал оставленные было позиции.
— Что мне делать?! — крикнул я. — Я ничего не вижу, и почти не слышу тебя.
— ИДИ! — велела Кера.
Она говорила что-то еще, но я не слышал. Впрочем, было достаточно и того. Я огляделся вокруг, и сделал первый шаг. Я не видел направления, и здорово сомневался, что его выбор имеет какое-то значение. Каждый шаг давался неимоверным трудом, я будто продирался сквозь патоку. Вначале мне даже казалось, что я чувствую, как мои ноги вязнут в трясине, но это ощущение быстро прошло, и любые телесные ощущения кроме неимоверной усталости исчезли. Усталость и лед пальцев Керы. Впрочем, нет, было что-то еще. Маленький, но довольно яркий огонек — он появился не сразу, я уже довольно долго шагал в пустоте. Апатия была наготове, подстерегала. В какой-то момент я снова допустил мысль об отдыхе. Поредевший было туман снова начал сгущаться и темнеть. Именно тогда этот огонек и появился. Его прикосновение, в отличие от Керы, было обжигающим. Не сильно — так, будто в жаркий день идешь босиком по песку. Во мне даже проснулся на секунду интерес — что это за сущность. Я чувствовал что-то знакомое. Нет, это не было отражением кого-то из моих друзей, однако что-то родное в этом огоньке чувствовалось. Он очень помог мне — не уверен, что без него смог бы снова заставить себя идти после того, как приостановился.
Пришлось отбросить любые мечты об отдыхе. «Зачем тебе отдых, дурак?» — говорил я себе. — «Тебе нужно разрушить целую религию, вместе со всеми ее последователями, слугами и монахами, а еще ее богом, как вишенка на торте. Тебе некогда отдыхать, потому что ты мелкий, неумелый, и до ужаса слабый». Я запрещал себе мысли об отдыхе. Я запрещал себе чувство вины. Да, это именно благодаря мне умерли ребята. Я стал причиной смерти Рубио. Они все умерли из-за моей слабости, из-за моего слюнтяйства, из-за желания быть хорошим и помочь всем нуждающимся. Черта с два я это забуду, но и жалеть себя не стану. Это моя вина, это мой груз, и когда-нибудь я за это отвечу. Но если я сдохну сейчас, на мои плечи ляжет еще и смерть Керы и Евы. А ведь они мне доверились гораздо сильнее, чем парни. Да что там, у них, в отличие от парней и выбора не было.
Я шел так долго, что сам не заметил, как вывалился из сна. Просто в какой-то момент на меня вновь навалилось ощущение жара, дергающая боль в ноге, дикая жажда. Лицо заливал липкий пот, глаза не открывались, а окружающие звуки откликались вспышками головной боли.
— Он того и гляди подохнет, — говорил кто-то над моей головой. — Об него можно греться, как об печку!
— И что? — отвечал другой. — До Сарагосы еще три дня.
— Откуда мне знать! Я не лекарь, я не знаю, что с ним делать!
— Делай, что хочешь, но если эта падаль подохнет, и окажется тем Диего, за которого обещали тысячу сестерциев, я тебя живьем зарою, ясно?
Разговор закончился, послышались удаляющиеся шаги. Я вновь начал проваливаться в беспамятство, но диким усилием заставил себя сосредоточиться.
— Эй! — прохрипел я. — Воды!
— Canismatrem, он еще и говорит! — послышался удивленный голос. Через несколько секунд мне в губы ткнулся металлический край ковша, за который я жадно уцепился зубами, и принялся проталкивать в глотку ледяную воду.
— Слушай, по-хорошему тебя прошу, продержись еще три дня. Три дня всего, мужик. Иначе бугор меня на ленты порвет!
— Штаны с меня сними, — потребовал я.
— Ты чего удумал?! — в голосе собеседника появилась настороженность.
— Слышь, делай, что говорю, а то точно сдохну. Рану надо осмотреть.
Мне все же удалось разлепить глаза, и тут же пришлось снова их зажмурить. «Помощник» действительно взялся за мои портки, причем почему-то не додумался сначала срезать присохшую повязку.
— Стой, — прошипел я, когда его энтузиазм немного поутих. — Облей повязку водой и срежь ее. Осторожно и медленно. Потом штаны. Понял?
— А, да. Сейчас.
Очень хотелось спросить, не идиот ли мой собеседник, но не было сил, а потом и вовсе стало не до того. После обливания повязка толком не отмокла, так что боль во время ее удаления была просто адская.
Пуля попала в заднюю часть бедра. На ладонь выше, и пришлось бы называть это место задницей, но все равно, чтобы увидеть входное отверстие, пришлось вывернуть шею, что в моем состоянии было ой как непросто. Я чуть сознание не потерял. И увиденное тоже не понравилось. Рана была очень грязная, от нее несло гниющим мясом.
— Лей на нее воду, пока кровь не смоется, — потребовал я.
Легионер, исполняющий обязанности моей няньки заворчал, но сделал, что от него просили. Осторожно пощупал края, — руки мне давно уже развязали, — чуть не взвыл от боли. Кожа вокруг натянулась, как на барабане. Тугая, красная, горячая… Нет, так не пойдет.
— В общем так, легионер, — прохрипел я. — Если не поможешь, я сдохну уже завтра. Скорее всего. Не знаю, началась ли уже гангрена, но, если и нет, вот-вот начнется. А, впрочем, я и без нее сдохну.
— Да чем я помогу тебе? Я что, лекарь? И чего это ты помирать не хочешь? Не от антонова огня[19], так от пули.
— Лучше честная пуля, чем сгнить и гноем изойти. И тебе не все равно? Я слышал, если сдохну, тебе от этого тоже ничего хорошего.
— Так чего сделать-то?
— Нож есть острый? А еще щипцы какие. Не те, которыми бабы белье стирают, понятно. Спирту еще, и опия или лауданума. Делай, что хочешь, но найди.
Легионер молча пожал плечами, и куда-то убежал, а я остался заниматься очень
