удален только тогда, когда оказалось, что он самозванец, а до тех пор он продолжал отпускать арестантов на частные работы, и прокурорский надзор так ничего не мог добиться…
Щегловитов. Тут и бывали столкновения с прокурорским надзором?..
Завадский. Они не допускали лиц прокурорского надзора, вы помните?
Щегловитов. Я помню, что в костромском исправительном арестантском отделении были крупные злоупотребления…
Завадский. Ничем не установлено, чтобы эти злоупотребления были вам известны до того момента, как решилась судьба этого начальника исправительного арестантского отделения… Мне интересно знать ваше мнение об отношении прокуратуры к тюремной инспекции. Вы соответствующие циркуляры помните? От вас исходило секретное письмо о том, чтобы вообще к тюремной инспекции относиться с осторожностью и уступать, таков был смысл письма…
Щегловитов. Чтобы уступать? Я не помню…
Завадский. Доходили до таких мелочей, что обычное „представление“ предлагалось заменить „отношением“ от прокурорского надзора к тюремным надзирателям…
Щегловитов. Это, во всяком случае, без какой-нибудь цели подчеркнуть мое отношение…»
По отзывам С. В. Завадского, И. Г. Щегловитов на допросе вел себя «с достоинством и с гораздо большим самообладанием, чем некоторые из допрашиваемых».
Помимо членов комиссии И. Г. Щегловитова неоднократно допрашивали и следователи. В отношении бывшего министра было возбуждено несколько дел, которыми занимались следователи В. В. Соколов, Ф. И. Вереницын, А. А. Бурцаль и другие. Для того чтобы собрать как можно более обширный материал «о злоупотреблениях, допущенных И. Г. Щегловитовым», в частности, о воздействии его на судей, судебных следователей и чинов прокуратуры (с целью добиться от них определенного направления или исхода дела), о незаконных их перемещениях и увольнениях, о необоснованном испрашивании у государя разрешения на прекращение некоторых дел, комиссия сочла нужным специально обратиться через печать ко всем гражданам России, как должностным, так и частным лицам, с просьбой прислать краткие сообщения.
Писем на это обращение поступило немало; некоторые сообщения послужили основанием для официального предъявления обвинения бывшему министру.
Первое обвинение И. Г. Щегловитову было предъявлено следователем В. В. Соколовым 3 июня 1917 года по статье 362 Уложения о наказаниях (преступление по должности). Затем ему предъявляли обвинение 27 и 28 июня, 3 августа, 12 и 13 сентября 1917 года. Он обвинялся, например, в том, что допустил фальсификацию по делу Бейлиса, что во всеподданнейших докладах императору по некоторым делам умышленно искажал факты, что незаконно увольнял и перемещал лиц судебного ведомства, и в других преступлениях по должности.
И. Г. Щегловитов активно защищался. Не отрицая некоторых фактических обстоятельств, он тем не менее не признавал себя виновным. 25 августа 1917 года он подал обстоятельное заявление в Чрезвычайную следственную комиссию, в котором обжаловал действия следователей и оспаривал правильность юридической квалификации вменяемых ему деяний. Кроме того, он жаловался на то, что ему, в нарушение закона, с момента ареста не выдают жалованье. «Справедливое возмездие, если я его заслужил, пусть постигнет меня, но я просил бы вас обратить внимание на те страдания, которые из-за меня пали на мою несчастную ни в чем не повинную жену, — писал он. — Содержание, которое мне причиталось, ей выдано не было и не выдается, несмотря на то, что о моем увольнении меня со службы мне до сих пор ничего не объявлено. Если мне, как находящемуся под следствием, причитается половинное содержание, то мне половина должна быть выдаваема с 3 июня, т. е. со дня привлечения к следствию, а до 3 июня содержание причитается полностью. Но жена моя, уполномоченная мною соответствующею доверенностью, ничего получить не может… Настоятельно прошу об ускорении окончания моего дела и об оказании мне справедливой помощи».
Чрезвычайная следственная комиссия оставила «без последствий» заявление И. Г. Щегловитова в части обжалования им действий следователей, а в части, касающейся выдачи ему жалованья, направила на рассмотрение Временного правительства.
И. Г. Щегловитов после ареста содержался в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, в камере № 45. Со времени ареста и до 23 марта он, как писал старший врач крепости Серебрянников, не проявил «в своей обычной мыслительной жизни каких-либо уклонений или изменений». Он всегда с нетерпением ожидал свиданий с женой, Марией Фёдоровной, и дочерью, Анной Ханенко, которые ему регулярно предоставлялись. Однако 21 марта их в крепость почему-то не пропустили. На И. Г. Щегловитова это произвело крайне тяжелое впечатление. Он истолковал отказ в свидании в том смысле, что с женой и дочерью случилось несчастье, что они, возможно, даже убиты. Это так подействовало на Щегловитова, что у него начались слуховые галлюцинации. После того как 28 марта свидание с родными ему разрешили, он немного успокоился. 4 апреля он вновь встречался с женой и дочерью, а на следующий день галлюцинации повторились. Врач Серебрянников, наблюдавший Щегловитова, отметил, что он «страдает психастенией с навязчивыми идеями, сопровождающимися галлюцинациями слуха такого же содержания». Правда, врач не исключал и симуляции со стороны И. Г. Щегловитова, что он и отметил в своем заключении. Так, например, было известно, что в бытность свою министром юстиции И. Г. Щегловитов, через представителя судебной палаты, дал совет судебному следователю Лыжину, уличенному в подлогах, симулировать душевную болезнь, что и позволило ему избежать в свое время ответственности.
Комиссия, получив заключение врача Серебрянникова, сочла необходимым провести И. Г. Щегловитову более детальное медицинское обследование. 31 мая 1917 года в присутствии коменданта крепости его освидетельствовали доктора А. А. Карпинский и И. И. Манухин. В своем заключении они отметили, что у И. Г. Щегловитова «со стороны нервно-психической уклонений от нормы не обнаружено».
Жена И. Г. Щегловитова, Мария Фёдоровна, неустанно хлопотала об освобождении мужа. Она обращалась ко многим лицам, знакомым ей по прежним связям и возвысившимся при Временном правительстве, и, в частности, к С. В. Завадскому. Хотя он и относился к супругам Щегловитовым «определенно отрицательно», все же счел возможным принять и выслушать Марию Фёдоровну. Во время приема он откровенно сказал ей, что не в силах что-либо изменить в судьбе ее мужа.
Чрезвычайная следственная комиссия неоднократно рассматривала ходатайства М. Ф. Щегловитовой об «облегчении» ее мужу меры пресечения и всякий раз их отклоняла. После свершения Октябрьской революции Мария Фёдоровна все еще пыталась вырвать мужа из крепости. 17 ноября 1917 года она писала в комиссию: «Будучи осведомлена, что из числа лиц, задержанных одновременно с мужем, почти все в настоящее время уже находятся на свободе, тешу себя надеждой, что настоящее мое ходатайство найдет себе справедливое удовлетворение и будет уважено без замедлений». Она просила освободить мужа под ее поручительство и залог в сумме 180 тысяч рублей.
В тот же день состоялось решение комиссии об освобождении И. Г. Щегловитова из-под стражи под поручительство его жены
