– Эй, ментяра…
Ноль эффекта. Сексуальный труп. В спящем виде он неплохо смотрелся. Не живое, конечно, воплощение сладких грез миллионов женщин, но ничего. Вполне ничего. На мой встряск протяжно всхрапнул и пробормотал что-то на своем ментовском арго. Отвернулся к стене. Умаялся, труженик. Можно было, конечно, пообщаться с его спящей задницей, но это мне решительно претило. Хотелось иных ощущений. После неуемных занятий мирскими утехами, когда тело чешется от высыхающей испарины, а иные места – увы, не только, нормальные люди, как водится, посещают душ.
Плохо быть бестолковой. Скрипнув дверцей, я выскользнула наружу. Подняла голову над трещинкой, осмотрелась. Лес стоял стеной. Тяжело так стоял, убедительно. Уцепившись за клок дерна, я выкарабкалась на обрыв. Осторожненько пошла босыми ножками по камням, взмостилась на скалу, где стояли три сосны.
Озеро манило. Вот оно, ты только прыгни, окунись… Ласковое, тихое, пронзительно-синее. Обтекало скалу и наполняло сокрытое под ней пространство. Господи, бабоньки, хорошо-то как… Подошла к самому краю, поставила ногу на выступ, обращенный к воде. Ладонь положила на ствол сосны. Подставила тело легкому, почти неосязаемому ветерку. Распрямилась, вздела руки к небу.
«Я богиня, я на минуточку», – подумала я и, оттолкнувшись от скалы, рыбкой вошла в воду.
И ничего, кстати, положительного из этого не вышло, потому что когда я вынырнула, то увидела на правом берегу под кустами целую свору людей в камуфляже!
Дикий вопль, вырвавшийся из моего горла, огласил окрестности…
Они дружно гоготали и тыкали в меня пальцами. Особенно старался вон тот – бородатый, бармалеистый, с перекошенной мордой и глазами навыкат.
– Молодец, крошка! – кричал Бармалей, сотрясая автоматом. – Браво! А ну давай, вылезай скорее, посмотрим, какая ты у нас вблизи!
Остальные галдели и тоже что-то орали. Я чуть не захлебнулась. Хватанула ноздрями воду, стала задыхаться, колотить руками.
– Да не бзди, крошка, не бзди! – выкрикнул другой, безбородый, с черными пятнами под глазами. – Мы тебя не стрельнем, не бойся!.. Плыви к нам половчее, плыви! У нас есть для тебя одна вещица!
– Почему одна?! – заржал кто-то из толпы.
Взрыв хохота. Я похолодела насквозь. Нервы дали знать – левую ногу в районе голени свело судорогой.
– Крошка! Крошка!.. – заскандировали ублюдки.
«Они называют меня крошкой», – мелькнуло в голове. Взвизгнув еще раз, я неуклюже развернулась и, судорожно размахивая руками, поплыла от них подальше – в левый край озера – туда, где врассыпную лежали камни.
Автоматная очередь вспорола воду справа от моей головешки. Я шарахнулась, стала отплевываться.
– Ну довольно! – прозвучал командный окрик. – Антосов, марш в обход, хватай ее на том берегу! Да не лапать, понял? А вы, ублюдки, не стойте, ловите парня, он где-то рядом. А то ишь – растаращило на бабу!..
Туманов П.И.
Он вскочил от первого же визга. Снился ему банкетный стол и много разных друзей. Отличное посткоитальное состояние. Вытрясая из башки сонную дурь, заметался по фанерному домику. Куда бежать, кого спасать?.. Узрел приоткрытую дверь, край овражка, все понял. Ой ду-у-у-ура! А тут еще различил отдаленный гогот – да не одного весельчака, а целой братии. Где? Да на озере! Махровый ужас пронзил. Да сиди они смирно в домике – глядишь, и пронесло бы. Ну ду-у-у-ура!.. Лихорадочно отцепил от пояса камуфляжа подсумок с тремя магазинами, рванул автомат, как был разукомплектованный, со всем хозяйством на виду, выметнулся вон. Едва попал в овражек, опять услышал гогот – пуще прежнего. Ага, на правом бережку. А мы пойдем на левый… Вскарабкался на край трещины и по траве, по шишкам, по колючкам, не чуя боли в пятках, рванул в обход корявых ив, окружающих обрывистый берег.
Продрался сквозь заросли (на Маугли пока не тянем), раздвинул листву и стал очевидцем самого пика драматизма. Голова Динки, словно жук-плавунец, мелькала над поверхностью озера. Открытый рот, вопль лебедицы… На том берегу – шестеро. Гогочут, хохмят. Понятненько: два дозора встретились и породнились. Один поднял автомат, небрежно, играючи – полоснул очередью. Словно камушки в воду попадали. Динка пропала, опять появилась, хватает воздух. Мало его, воздуха… Но плывет – наискосок – туда, где пляж отлогий, и камни наворочены по всему берегу, как тюлени спящие.
Старшой грубым окриком дал команду кончать балаган. Антосову – чесать за Динкой, посуху, а прочим – искать его, Туманова. А ведь они не знают, что у меня автомат! – осенило его. Откуда им знать? Армейское начальство не раскрывает всем встречным ляпы своих подчиненных. Оно их наказывает, а сор из избы не выносит. В мире шестьдесят два миллиона автоматов Калашникова – разве все укараулишь? Вот и не прячутся. Не потому что недотепы, а потому что не информированы.
Он осторожно опустил предохранитель. Шуметь ни-ни, по водной глади звук летит – как набат в степи. Патрон уже в стволе – дело прошлое, по утряне, помнится, дембеля Кирюху стращал и оттянул затвор от большого ума… Сгодилось, да?
Кучка напротив зашевелилась, потянулась неохотно к обрыву. Один – коротконогий и подвижный – отделился – и налево, наперехват плывущей Динке. Антосов, стало быть. Из оставшейся пятерки троих он знал. Весь давешний дозор, с которым они едва разминулись. Резаный, Злыч, Сутулый. Одичали парни за сутки. Форма – торчмя, бутсы – аж зеленые от грязи. А телодвижения – ну батарейки кончаются. Ворчат в пылу эрекций, озираются на Динку. А верховодит ими некто сухопарый, с военным позвоночником. Резаный-два. Но более строг. Хотя тоже на Динку озирается.
Они прошли, раздвигая руками нависший над водой тальник, и полезли на обрыв – глиняное пятно средь зарослей. Вот здесь он их и подловил. Ударил по прямой, длинной очередью, растопырив ноги и хозяйство, дабы не чебурахнуться от мощной отдачи. Водил стволом налево-направо по мятущимся фигуркам, оглох окончательно, но палил и палил, пока не опустошил магазин. А тогда отвел защелку, выбросил рожок. Вбил новый, оттянул затвор…
Трое остались лежать. Старшой, Резаный, Сутулый… Старшой еще скреб когтями. Двое неуклюже карабкались на обрыв. Он не целясь выдал долгую очередь и перенес огонь на Антосова, который к тому часу одолел восточный бережок, нырнул под гору, а услыхав за спиной тарарах, заметался на ровном месте, попрыгал к одиноко лежащей коряге…
Не успел Туманов. Пули сбили с обрыва полдюжины ромашек, но Антосов уже расплющился за корягой, укрылся с головой. А те двое все лезли. Один палил в оглядку, с плеча: пули ложились веером – то в озерцо, то в белый свет. Опасно. Он бросил взгляд налево. Динка продолжала плыть, тяжело загребая. Практически на месте стояла. До берега метров десять. И надо же, по прямой за ней – здрасте-пожалте – Антосов со своей корягой. Ах ты ублюдок…
Нет, он должен быть ближе. Три пятнадцать! Длиннющая очередь поверх Динкиной макушки – в обрыв с ромашками – это чтобы лежал, зарывшись, и не возникал. Потом опять перенос огня, на прямую. Некий недруг уже нырнул за обрыв – только ноги взлетели, другой опоздал, оступился. Ноги поехали. Но жить-то хочется! Цепляясь за воздух, он послал себя влево, в самое раздолье тальника, и зашуровал там, завозился. Эх, авось не увидят! Глаза закроют… Туманов побежал вперед. Взял толчок и сиганул с невысокого обрыва – в одной руке автомат, в другой подсумок. Вылитый Икар… Но не рассчитал своих взлетных способностей – обвалил пяткой край обрыва, замахал руками и упал – не на ноги, как планировал, а на бок. И покатился бревном. Оттого и оказался не за грядой валунов (вылитая крепость…), а за одинокой глыбиной, торчащей на правом фланге развалов. Цапнул подсумок, затаился, прижался затылком к камню. Засветили?.. Медленно отжался вправо, опасаясь наихудшего.
