птиц. Вместе с Катей они сделали две неуклюжие кормушки, тем не менее птицы охотно слетались и клевали остатки булки и каши. Митя округлил глаза:
— Это Катя тебе сказала?
— Да нет, Санечка, а что?
— Господи, а я гадаю, что имела в виду Катя… Представляешь, дорогих подарков ей не надо, нужны другие.
Тут и Костя согласился с другом:
— Помнишь, ты говорил, что удивлялся Катиной реакции на свои слова, поступки? Что она реагировала всегда неожиданно. А меня удивляет сынишка: на мое предложение провести уикенд в парке развлечений заметил, что лучше самим придумать игру и вместе поиграть. Он хотел бы больше времени побыть со мной. В общем, реакция очень своеобразная.
— Да, с мамой и сыном не соскучишься… Ты сегодня был, говорил с Катей. Она какая-то скучная была после твоего ухода.
— Да, разговор был неудачный. Расстроил я ее. И поделом мне.
— Расскажешь?
Костя вздохнул. И вместо того, чтобы передать их разговор — такой интимный, рядом со спящими детьми, — сказал:
— Знаешь, я понял, почему она изменилась. Дело в том, что она чувствует себя брошенной, беззащитной… От того, что у нее нет родных, кто бы бескорыстно помогал ей, заботился о ней. Оно так и есть: родных по-настоящему людей нет, с отцом нет близких отношений… Тебе, мужу, не верит, что любишь. Считает, я с ней общаюсь только из-за Санечки.
— Ну, приехали!.. Костя, это что — снова депрессия начинается?
— Нет, конечно… И хотя все ее мысли о детях, свои силы она направляет и на себя тоже, на свою защиту, потому что никто больше о ней не позаботится, не защитит.
— Костя, ты меня пугаешь! Откуда такие выводы?
— Митя, но ведь так и есть… Разве ты не видишь, что она уже твердо решила себя беречь, защищать во что бы то ни стало… От других и прежде всего от нас: от тебя, от моей мамы, от меня, наконец… Какая уж тут депрессия!
Митя застыл в растерянности. Задался вопросом: он что-то важное упустил? Понятно, что Катя его не простила пока… Но не считать его своим родным, близким человеком… какой-то бред! Как она может?!
И тут услышал неожиданное заявление Кости:
— Хочу сказать тебе, Митя, вот о чем. Я собираюсь доказать Кате, что я ей родной человек… который ее любит и которому она может доверять.
Тут Митя совсем потерял дар речи. Только смотрел на друга и поражался сказанным словам. А еще тому, что Костя вдруг повеселел.
— Все думал, как тебе сказать это… И вот сказал!
После долгого молчания Митя заговорил:
— Я тебя понял. А пришел я к тебе… вот зачем… Хочу посоветоваться. Скоро Кате день рождения. Хотел заказать зал в ресторане. Но теперь вижу — это плохое решение. Как считаешь, что можно придумать?
Размышляли, кто из них сможет поговорить с ней, и не могли прийти к какому-либо определенному решению.
Катя неожиданно сама заговорила с Митей об этом. Спросила, надо ли в ее день рождения приглашать кого-либо, если она плохо себя чувствует. И удивилась, что Митя согласился с ней. Сказал, что сделает все, как она хочет. будет ждать сколько угодно, пока она не решит их судьбу. Предложил приходить только тогда, когда она позовет. Катя повеселела. Митя снова был прежним: внимательным, добрым, заботился о ней, угадывая ее желания. А ее единственным желанием было: побыть одной, чтобы не тяготило ничье присутствие в ее доме.
Привечала только Лидию Ивановну, потому что та оказалась незаменимой помощницей. А однажды вместо нее пришел Костя. На вопрос, придет ли его мама, отвечал, что они с отцом вынуждены были уехать на похороны брата Ильи Александровича.
Катя чувствовала себя неважно, поэтому приняла это известие с облегчением. Приход Кости показался даже уместным, поскольку радость сына от встречи с отцом вызвала и ее ответную радость.
— Костя, давно надо было бы прийти. Санечка скучал.
— Я думал, что ты на меня сердишься.
На другой день, когда в его присутствии готовила еду для детей, ей стало плохо. Костя бережно усадил ее на стул, встал к плите. Затем решил вызвать скорую, но Катя воспротивилась.
— Идем, я тебя уложу в постель. — Не обращая внимания на ее возражения, подхватил на руки — оказалась легкой. И обняла его за шею. Прижалась головой к его груди.
Пока он нес ее в комнату, Катя обеспокоенно говорила:
— Костя, я полежу немного, а ты присмотри за детьми, хорошо? Через час я покормлю малыша.
Вместе с Санечкой ходили на цыпочках, говорили чуть ли не шепотом, баюкали малыша, чтобы не плакал. Катя с улыбкой оценила их старания. Когда малыш после кормления уснул, втроем сели обедать. А после прогулки отец с сыном приготовили ужин. Пошли звать Катю. Смотрели, как она меняла пеленки. Все трое склонились над ребенком, разглядывали его, целовали ручонки и пяточки, радовались его улыбкам.
Поздно вечером после купаний и укладывания детей, наконец, вздохнули и улыбнулись друг другу.
— Ты устала, Катя, ложись. Не нужна помощь ночью? — А когда Катя отказалась, пообещал утром прийти.
— А как же твоя работа?
— До обеда не будет меня, ничего не случится. Мама завтра приезжает и снова примет вахту. — Погладил ее по голове. — Тебе не будет снова плохо?
— Знаешь, день сегодня прошел так, что я чувствую себя здоровой. И ничуть не устала.
— И для меня день такой счастливый! Я чувствовал себя отцом семейства.
Когда Костя ушел, Катя видела в окно, как он при свете фонарей шел к машине, высокий, волосы на красивой голове обдуваются ветром. На душе было спокойно и светло.
Зато Костя уже по дороге домой ощущал какое-то внутреннее беспокойство. Он не зря погладил Катю по волосам. Захотелось снова прикоснуться к ним, как это сделал, когда днем взял ее на руки. Помнил, как Катя прижалась к его груди, и он почувствовал запах, который исходил то ли от ее волос, то ли вообще от ее тела. Он и сейчас его беспокоил. Костя даже приложил ладонь к лицу: конечно же, ничего не ощутил, но память остро напомнила этот запах — смесь каких-то трав или цветов вместе с запахом теплого молока. Он был уверен, что этот запах ему знаком.
Утром на другой день ему понадобилось время, чтобы выбрать возможность невзначай наклониться к Кате, держащей ребенка, и коснуться ее волос, лица и даже шеи. Снова этот запах! Это ощущение затем часто сопровождало его, возникало в самый неожиданный момент и очень беспокоило.
Шли месяцы, уже приближалось лето. Катя чувствовала, как
