Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
class="p1">Сделали все, что возможно, с тем, что есть.
Она видит женщину в ящике.
Нет, это она женщина в ящике. Она ускользает от мечей, что вонзаются в него со всех сторон, она изгибается в темноте, чтобы новые мечи не ранили ее, беспощадные, острые, каждый меч холодит ее тело, но ни один не рассек кожу до крови.
Да. Вот так она и жила.
Пойте библейские песни.
Мой виноградник у меня при себе[43].
Мари жаждет его, жаждет его, тянется к нему всем телом, золото, райская музыка, освобождение. Узреть Бога, Он не разделен натрое, Он един. Бог един, и Он женщина. У нее была вечность общины, с нее довольно.
Беги, возлюбленный мой[44].
Быть по сему, думает она. И становится по сему.
Похороны торжественные, поминки пышные; обитуарий[45] возвращается с такими обильными похвалами аббатисе Мари, что становится ясно: ни одну женщину из духовенства не вспоминают с таким почтением. Мари великая, могущественная и в смерти, и слава ее вселяет страх в души даже тех, кто не знал ее лично.
Немногие из живых еще помнят, в какой бедности жило аббатство до того, как Мари взяла его в свои руки, лишь Года, Руфь да Лебединая Шея, бывшие новициатками вместе с Мари. Три пожилые монахини за поминальной трапезой рассказывают истории: чума за одну неделю унесла четырнадцать монахинь, Года своим телом закрывала последнюю дойную корову от четырех обезумевших от голода сестер, они явились с кухонными ножами, чтобы заколоть и съесть скотину; рассказывают, как ели жареную репу – жалкое угощенье, – как умирали от голода девочки-облатки. Мари, высокая, тощая, точно цапля, с шумом выехала из леса на своей боевой лошади, больные голодные монахини наблюдали за нею, укрывшись за ставнями, и до того Мари была не похожа на спасительницу, что сестры расплакались из-за разбитых надежд.
Новициатки улыбаются еле заметно: старухи, конечно, праведны и честны, но кто им поверит, если летом сады изобилуют растительностью, пчелы кружат над цветами, виноградные лозы под поющими изваяниями, яблони гнутся под тяжестью плодов, свиньи, овцы, козы, куры, коровы.
Мари хоронят под каменными плитами главного алтаря часовни, на самом почетном месте. Поговаривают о причислении к лику святых. Вечерами вилланки стекаются помолиться на могиле Мари, ходят слухи, будто она исцеляет жировики, сломанные руки, гноящиеся зубы.
Восемь ночей после того, как Тильду выбрали аббатисой, она спит беспокойно и просыпается с ощущением, будто сердце ее вот-вот выпрыгнет из груди; на девятую ночь, пробудившись с тревожным чувством, она поднимается и идет помолиться в часовню.
Она оставляет свечу на престоле, преклоняет колени в алтаре, но ей неуютно, мысли ее разлетаются. Тильда ловит себя на том, что рассматривает настенные росписи, они пляшут в тусклом свете: Апокалипсис, Страшный суд, Мария Магдалина с распущенными волосами до пояса и длинным лошадиным лицом. Золотое сияние заливает лик Девы в Благовещении. Откровение, двуликая вавилонская блудница верхом на драконе.
Вдруг холодный ветерок овеял ей шею, словно дыхание стоящего рядом. Кто-то или что-то в нефе за ее спиной. Тильда сглатывает, руки ее дрожат, она медленно поднимается, читая молитву. Тянется к свече, но стоит ей дотронуться до подсвечника, и пламя гаснет. Над ее пальцами в темноте вьется дымок.
Собравшись с духом, Тильда оборачивается и видит мерцание ровно над тем местом, где под каменными плитами покоится Мари. Тильда точно знает, что видит дух старой аббатисы, хотя позже усомнится: может, это отблески лунного света на листьях дуба падали сквозь окно, и отраженный свет дрожал в воздухе?
Аббатиса Мари была очень честолюбива, нетерпелива, порой с трудом сдерживала ярость, но никому не желала зла, аббатиса Тильда проработала рядом с нею двадцать с лишним лет и отлично это знает. И стоит ей подумать об этом, как страх ее улетучивается. Душа ее успокаивается.
Она направляет стопы свои к тому, что ее потревожило, но мерцание ускользает и вновь вспыхивает поодаль. Тильда следует за ним на двор, холодный ветер колышет черноту деревьев, по дорожке, усыпанной прелой падалицей, в дом аббатисы.
Мерцание приводит ее сквозь мрак к столу, заваленному нескончаемой работой. В лунном сиянии Тильда видит то, чего глаз не заметил при свете дня: на полках громоздятся переплетенные пергаменты, связанные с жизнью аббатства за несколько веков, и многие страницы исписаны рукою Мари.
Едва Тильда затворяет дверь, как время облетает с нее, в темноте ей является видение, она видит Мари, какой некогда ее знала, незадолго до того, как Мари выбрали аббатисой, вскоре после того, как сама Тильда стала новициаткой и заняла должность переписчицы в скриптории, она тогда не смела надеяться, что однажды королева повысит ее до приорессы. Лицо Мари уже тогда обрело строгую прелесть, она стояла в косых лучах рыжего утреннего солнца, улыбнулась вошедшей Тильде, такой юной, такой боязливой, та явилась с вопросом из латыни: никто из монахинь не сумел на него ответить. Когда Тильда постучала в дверь, аббатиса Мари держала в руке печать аббатства и крепко прижала ее к книге в кожаном переплете. Тильда, проговорила Мари, и та затрепетала, услышав имя свое из уст аббатисы. Мари ответила на вопрос, не раздумывая, с ласковой улыбкой.
Образ тускнеет, аббатиса Тильда зажигает свечу, роется в книгах и наконец находит ту самую, на которую в таком живом воспоминании Мари поставила печать.
Тильда читает, не прерываясь, всю утреню, лауды и службу первого часа, а закончив, потирает виски. Занимается холодная серая заря, ноябрьские иды, слабый свет за окном заливает промерзшую землю. Аббатиса становится на колени перед очагом, сама зажигает огонь, дверь она заперла, чтобы не беспокоили, и служанок не пустит. Аббатиса глядит на огонь, чтобы собраться с мыслями.
Тильда знала, что Мари – блестящий стратег, она разумно и скрупулезно управляла делами обители, слыла ловким политиком, повсюду имела союзников и шпионов, дружила с великими и малыми, была доброй и здравомыслящей в своей вере. Тильде случалось видеть, как Мари освобождала бабочку, запутавшуюся в паутине, как аббатиса, расчувствовавшись от великолепия заката, падала на колени. Правда, поговаривали, что она колдунья, но подобной молвы не избежать, если речь идет о влиятельной женщине. И все же Тильда не сомневалась: видения, ниспосланные Мари Пресвятой Девой, не совсем видения, скорее ее собственные мысли, которые она облекала в форму видений, чтобы склонить сестер к участию в своих затеях. Тильда не верила, что аббатиса и вправду провидица. Провидицы – существа неземные, а Мари была какая угодно, только не неземная. Высокая, дородная, движимая
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 59
